Он схватил ближайший из них, ощущая сильный запах тлеющегоковра, и ринулся к лестнице... И все же у него хватило времени вспомнить туисторию, которую он прочитал, будучи ребенком. «Прекрасная жизнь» какого-топарня по имени Джером Биксби; она рассказывала о маленьком ребенке, которыйпоработил своих родителей с помощью своей сверхъестественной силы, держа их ввечном страхе; это было нескончаемым кошмаром, где за каждым углом подстерегаласмерть, и вы не знали... не знали, когда приступ охватит ребенка.

Чарли ревела, сидя на попке у нижней ступеньки.

Энди резко повернул ручку огнетушителя и стал поливать пенойпламя, заглушив его. Он подхватил медвежонка, шерсть которого покрыласьточками, пятнами, хлопьями пены, и снес его вниз.

Ненавидя себя, но как-то интуитивно понимая, что сделать этонужно, необходимо провести черту, преподать урок, он почти что прижалмедвежонка к испуганному, заплаканному лицу орущей Чарли. Ох ты, сукин сын,думал в отчаянии он, почему бы тебе не пойти в кухню, не взять нож и не сделатьпо порезу на каждой ее щеке? Пометить ее таким образом? И его мысль заклиниласьна этом. Шрамы. Да. Именно это он должен сделать. Выжечь шрам в ее душе.

– Тебе нравится, как выглядит медвежонок? – заорал он.Медвежонок почернел, и его тепло в руке было теплом остывающего куска угля. –Тебе нравится, что он обожжен и ты не сможешь с ним больше играть, Чарли?

Чарли ревела благим матом, кожа ее покрылась красными ибелыми пятнами, она всхлипывала сквозь слезы:

– Пааааа! Медвежонок! Мой медве-е-жо...

– Да, медвежонок, – сказал он сурово. – Он сгорел, Чарли. Тысожгла медвежонка. А раз ты сожгла медвежонка, ты можешь сжечь и мамочку.Папочку. Больше... никогда этого не делай! – Он наклонился к ней, не касаясьее. – Не делай этого, ПОТОМУ ЧТО ЭТО ПЛОХОЙ ПОСТУПОК.

– Паааааааа...

Какое еще наказание он мог придумать, чем еще напугать, чемвнушить ужас? Поднял ее, обнял, ходил с ней туда-сюда, пока – совсем нескоро –ее рыдания не перешли во всхлипывания и сопение. Когда он посмотрел на нее, онаспала, прижавшись щекой к его плечу.

Он положил ее на тахту, направился к телефону и позвонилКвинси.

Квинси не хотел разговаривать. В том, 1975 году он служил вбольшой авиастроительной корпорации, и рождественские открытки, которые онкаждый год посылал семье Макги, сообщали, что работает он вице-президентом,ответственным за душевное спокойствие персонала. Когда у людей, делающихсамолеты, возникают проблемы, считается, что им следует идти к Квинси. Квинсидолжен разрешить их проблемы – чувство отчужденности, утраты веры в себя, может,просто чувство, что работа обесчеловечивает их, – и, вернувшись к конвейеру,они не привернут винтик вместо шпунтика и потому самолеты не будут разбиваться,и планета будет спасена для демократии. За это Квинси получал тридцать дветысячи долларов в год, на семнадцать тысяч больше, чем Энди. «И мне ничуть несовестно, – писал он. – Считаю это не большой платой за то, что почти водиночку держу Америку на плаву».

Таков был Квинси, как всегда ироничный и скорый на шутку.Однако ничего ироничного или шутливого не было в их разговоре, когда Эндипозвонил из Огайо, а его дочка спала на тахте и запах сожженного медвежонка иподпаленного ковра бил в нос.

– Я кое-что слышал, – сказал наконец Квинси, когда понял,что Энди не отпустит его просто так. – Иногда люди подслушивают телефоны. Мыживем в эру Уотергейта.

– Я боюсь, – сказал Энди. – Вики испугана. И Чарли испуганатоже. Что ты слышал об этом, Квинси?

– Некогда провели эксперимент, в котором участвовалодвенадцать человек, – сказал Квинси. – Около шести лет назад. Помнишь?

– Помню, – угрюмо сказал Энди.

– Немногие из двенадцати остались в живых. Четверо, как яслышал последний раз. Двое поженились.

– Да, – сказал Энди, почувствовав, как внутри нарастаетужас. Осталось только четверо? О чем говорит Квинси?

– Насколько я понимаю, один из них может гнуть ключи изахлопывать двери, не прикасаясь к ним. – Голос Квинси, слабый, прошедний черездве тысячи миль по телефонному кабелю, через соединительные подстанции, черезретрансляционные пункты и телефонные узлы в Неваде, Айдахо, Колорадо, Айове,через миллион точек, где можно его подслушать.

– Правда, – сказал Энди, пытаясь говорить спокойно. Иподумал о Вики, которая иногда включала радио или выключала телевизор, неподходя к ним; Вики, очевидно, даже не сознавала, что делает такое.

– Да, правда, – звучал голос Квинси. – Он – как бы этосказать – документально подтвержденный факт. У него болит голова, если он частоэкспериментирует, но он может делать подобные вещи. Его держат в маленькойкомнате с дверью, которую он не может открыть, и замком, который не можетсогнуть. Они проводят над ним опыты. Он гнет ключи. Он запирает дверь. И,насколько я понимаю, он почти безумен.

– О... боже... – едва слышно произнес Энди.

– Он участвует в усилиях во имя мира, так что ничегострашного, если он сойдет с ума, – продолжал Квинси. – Он сойдет с ума, чтобыдвести двадцать миллионов американцев оставались в безопасности, свободными.Понимаешь?

– Да, – прошептал Энди.

– Что сказать о тех двоих, которые поженились? НичегоНасколько известно, они мирно живут в каком-то тихом средне американском штатевроде Огайо. Возможно, их ежегодно проверяют: не сгибают ли они ключи, незакрывают ли двери, не прикасаясь к ним, не демонстрируют ли маленькиепсихологические трюки на местном Карнавале в пользу страдающих мускульнойдистрофией. Хорошо, что эти люди не могут делать ничего подобного, правда,Энди?

Энди закрыл глаза и вдохнул запах сгоревшей ткани. ИногдаЧарли открывала дверцу холодильника, заглядывала туда и отползала. А если Викив этот момент гладила, стоило ей взглянуть на дверцу – и та сама закрывалась,притом Вики не понимала, что делает нечто необычное. Так случалось иногда.Иногда так не получалось: ей приходилось оставить глажку и закрывать дверцухолодильника самой (или выключать радио, или включать телевизор). Вики не могласгибать ключи, или читать мысли, или висеть в воздухе, или поджигать предметы,или предсказывать будущее. Иногда она могла закрыть дверь, находясь в другомконце комнаты, – это был верх ее возможностей. Иногда после подобных действийЭнди замечал, что она жалуется на головную боль или боли в животе, но он незнал, была ли это непосредственная реакция или какое-то глухое предостережениесо стороны ее подсознания. Во время месячных ее способности немного возрастали.Но они были такими незначительными и проявлялись так редко, что Энди считал ихнормальными. Что же касается его самого... ну, он мог мысленно подталкиватьлюдей. Какого-то названия этому не существовало; вероятно, ближе всего подходитсамогипноз. Часто прибегать к этому он не мог – начинала болеть голова. Большуючасть времени он совершенно забывал о своей необычности, а по сути не был уженормальным после того дня в комнате 70 в Джейсон Гирни Холле.