В хрустальном гробу должен лежать человек, не живой и не мертвый, погруженный в зачарованный сон. А в этой штуке… Человек там и лежал, но что с ним творилось! Кроме него, там было кое-что еще: кошмарная паутина оплетала его с головы до ног, наполовину металлическая, наполовину стеклянная, тонюсенькие прозрачные трубки полны крови, ярко-алой либо темной, венозной, и вся эта жуть пульсирует, поблескивает… Вдобавок на лице сидит какая-то дрянь, похожая на паука, ее спинка вздымается и опускается, как будто дышит. Она причем еще и на привязи… Или нет, это не привязь, что-то вовсе непонятное: два гибких гофрированных щупальца соединяют мерно вздыхающую пакость с утолщением в стенке неправильного гроба.

Человек весь в кровоподтеках, местами из пор сочатся капельки крови, вокруг закрытых глаз чернеют фингалы (дышащий паук вцепился в нижнюю часть лица, так что глаза остались на виду, и потемневшие веки время от времени подрагивают). На груди, поверх сердца, устроилась еще одна неведомая тварь, вонзившая под кожу тонкие лапки. И последняя ужасающая деталь: в голову вросло множество стеклянистых корешков, одни кровавые, другие бесцветные – если приглядеться, видно, что по ним тоже циркулируют жидкости. Спутанные, слипшиеся от крови волосы по сравнению с этими плотоядными побегами выглядят совсем безжизненно.

Видимо, это жертвоприношение. Человека принесли в жертву, чтобы появился Мост-через-Бесконечность. И не имеет значения, что лица не рассмотреть. Рис и так понял, кто лежит в хрустальном гробу. Сразу понял, незачем делать вид, будто для него это загадка… Ладно, хватит, это же всего-навсего страшный сон, а Имбирный рынок – за следующим поворотом.

Несколько рядов двухэтажных галерей под черепичными крышами всех оттенков коричневого, на карнизах сидят голуби. Пряности, канфа, сушеные травы, шоколад, амулеты, зелья, ликеры, украшения из бронзы и серебра. Это старая часть рынка, а дальше начинаются дощатые ряды со всем вперемежку. Там можно разжиться чем-нибудь съестным. Лишь бы за шкирку не сцапали.

Смех смехом, но у Риса это самое уязвимое место. Если схватят за руку, он вывернется. Если за волосы – лягнет каблуком или врежет локтем. А когда хватали за шиворот, он в первый момент цепенел. Потом приходил в себя и начинал вырываться, но в иных переделках счет идет на секунды, и он боялся, что однажды из-за этого по-крупному влипнет. Причем с ним так было всегда, сколько себя помнил. Наверное, тоже какое-то заклятие или сглаз.

Под ногами хлюпала грязная жижа. Вокруг толкались, ругались, торговались, зазывали. Гибкий и быстрый, Рис привычно маневрировал в рыночной давке, озираясь в поисках пищи. Уязвимый загривок прикрывают волосы – это хорошо, и на глаза падают волосы – тоже хорошо, как будто крадешься в травяных зарослях.

На дощатом прилавке пироги с капустой. Нельзя. У женщины, которая их продает, каждый грош на счету: купить младшему молока, справить старшему башмаки – прежние стали маловаты, да еще заплатить домовладельцу… Рис проскользнул мимо, как тень, ничего не тронув.

Копченые колбасы. Тоже нельзя. Продает их наемная работница, которой придется расплачиваться за потерю из своего кармана, и она это примет, как еще один удар, как повод для новой горькой обиды. Рис не хотел быть причиной таких переживаний и опять прошел мимо.

А здесь – пироги с рыбой. Можно! Мужику, который их привез, на все наплевать с высокой башни. Он не считал их, ему бы поскорей сбыть товар с рук – не важно, с прибылью или в убыток, а после засесть в трактире, и пусть жена ругается, сколько влезет. А нечего было посылать человека на рынок, в то время как человек собирался выпить с приятелями! Не для того он на этой скопидомке женился.

Схватив большой румяный пирог, Рис юркнул в толпу. На ходу завернул добычу в припасенную тряпку, сунул за пазуху. На сегодня он жратвой обеспечен.

Он бессовестно врал, когда говорил нижнереченским, что умрет страшной смертью, как только от его воровства кому-то станет плохо. Это была отмазка. Не объяснять же правду, если заранее ясно, что тебя не поймут. Он не хотел, чтобы из-за него кто-то страдал, но разве растолкуешь это Ференцу Берде и другим пацанам из банды? Ференц и так считает его психом, а после такого откровения сразу побежит за смирительной рубашкой.

Общаясь с нижнереченскими, Рис держал дистанцию и пользовался их гостеприимством, только если голодал или замерзал и больше деваться было некуда. Они его принимали почти как своего… Точнее, им очень хотелось сделать его своим и извлечь из этого побольше выгоды, но он же видел, сколько мелких и крупных бед они причиняют тем, кого обкрадывают.

Все дело в магическом зрении. Ему достаточно сосредоточиться на человеке или на любой вещи, чтобы возникла призрачная цепочка вероятностей, и он забирал у других только то, что никаких плохих цепочек за собой не потянет.

Пропажа, которой не заметят. Или пропажа, о которой не пожалеют. Такие варианты всегда можно найти, хоть и приходится ради этого побегать по городу, погруженному в холодное серое марево сумасшедших снов и недобрых страстей.

За рынком – Веселая площадь в хороводе трактиров, цирюлен и чайных, размалеванных во все цвета радуги. Пусть штукатурка грязноватая, в потеках и пятнах, и краски выцвели, а настроение все равно карнавальное. Здесь выступают кукольники, жонглеры, песнопевцы, плясуньи, акробаты, но для них еще рано, и пока никого не видно, кроме старика с лютней.

Устроившись на перевернутом ящике под линяло-голубой стеной, тот перебирал струны и слегка простуженным баритоном пел о Хальноре Проклятом. Прохожие кидали монетки в поставленную рядом жестяную миску. Даже если накидают мало, барда все равно ждет тарелка бесплатного супа в любом из окрестных трактиров, как велит закон и обычай.

Рис уселся на другой ящик, отдохнуть и послушать. Это была не самая драматичная часть истории, до Марнейи еще не дошло. В песне рассказывалось о том, как родители отдали Хальнора к Унбарху в ученики, и он всех поражал своими способностями, а Тейзург однажды увидел его и решил украсть и напал в демоническом облике на школу Унбарха, но после грандиозной драки убрался ни с чем.

Завершалась песня зазывным куплетом, не имеющим отношения к древней трагедии:

Эй, вы, если не уснули —

Все, кому нужны кастрюли,

Приходите в лавку Хривы,

Что на близлежащем рынке!

Видимо, упомянутый Хрива за это приплачивал исполнителю.

– Хочешь есть?

Рис, проникшийся грустным настроением, не сразу понял, что вопрос адресован ему.

– Ага. Спасибо.

Старик нашарил в облезлой суме и протянул ему сваренную в мундире картофелину, потом начал звать в помощники:

– Голос у меня уж не тот, того и гляди весь выйдет, пора кого-нибудь взять. Я буду играть, а ты петь. Потихоньку и сам научишься, пальцы у тебя тонкие, в самый раз для лютни. С пустым брюхом не останешься!

– Я не могу петь. Совсем. У меня для этого голоса нет.

– А ну-ка, попробуй! Прибедняешься небось, потому что не уверен в себе, с молодыми оно часто бывает.