Аркашка что-то говорил, кажется, рассказывал о детстве. Я прислушался.

— Мы тогда на мостки ходили. Взрослые мальчишки поймают, схватют за руки, за ноги, раскачают и в воду. Вроде обидно, но почему-то весело. А когда сами подросли, так же делать принялись.

Я отметил, что лицо Аркашки стало грустным. Оно и раньше не светилось счастьем, но сейчас Аркашка как будто поник. Понятно, что воспоминания о прошлом иногда наводят тоску, да что там иногда — часто, особенно при достижении определённого возраста.

— А ты? — спросил Аркашка.

— Что я?

— Ты в детстве как? Ты ведь, наверное, приезжал к тётке Наталье летом?

— Приезжал несколько раз. Ненадолго.

С отцом. Помню такие же мостки, утки под берегом, надтреснутый голос. Двое жилистых недорослей раскачивают третьего и кидают в воду. Прыгают следом. Шум, смех, брызги, старик с удочкой на том берегу. Вечером костёр, печёная картошка, девчонка в синем платьице. На скамейке магнитофон «Романтик», комары звенят и голос из темноты: «Рома, поздно уже!». А потом отец встретил другую женщину, и я перестал приезжать.

Наверное, это глупо. Мама плакала у зеркала, а я смотрел на неё из-за двери и кусал губы. Я клялся, что обязательно вырасту и отомщу отцу. Подкараулю его ночью возле дома и что есть силы пну. И к тётке больше не поеду!.. И вот я вырос, отца не стало четыре года назад, прошлой осенью умерла тётка, а я даже на похороны ни к кому из них не пришёл. Глупо.

А что думал мой сын, когда я развёлся с его матерью?

— Ну, покурили, давай дальше.

Мы ещё дважды останавливались на перекур и один раз на перекус. Баба Катя вынесла нам пшённой каши и крынку молока, так что забор мы восстанавливали не три часа, как я думал, а до середины дня. Потом, когда мы стояли на остановке, Аркашка протянул мне пятисотрублёвую купюру.

— Вот, возьми, — смущённо произнёс он и словно в оправдание добавил. — Я много не просил, бабка старая, на пенсию живёт, да и работа так себе, не сложная. Неловко за такую много просить.

Мне захотелось сказать, что я тоже живу на пенсию, и что мне тоже нелегко приходится. У меня на попечении кошка и сын взрослый скоро приедет. Чем их кормить? А у бабки огород, корова, да и внуки, наверное, помогают… Впрочем, нормально, сойдёт, работа и впрямь не сложная, а на пятьсот рублей я целую неделю безбедно жить смогу.

Дома я заварил чаю, сел в беседке. Устал. Руки и плечи, отвыкшие от физических нагрузок, гудели и отзывались на каждое движение тягучей ноющей болью. Запустил я себя. Надо будет турник соорудить, иначе совсем закостенею.

Я включил ноутбук, открыл файл с последним рассказом. Так, что у нас здесь:

Бред. Бред какой-то. Для чего это? Что я хочу этим сказать? И кому?

Я допил чай, встал. Часы показывали половину пятого, жара потихоньку спадала, и начиналось то самое время, когда лёгкая вечерняя прохлада ложится благодатью на измученную дневным солнцем жизнь. Сходить искупаться? Смыть с себя пот, боль, усталость…

Я налил в пластиковую бутылку воды, повесил на плечо полотенце, заглянул в зеркало. Дачник, я похож на дачника. Надо ещё солнцезащитные очки нацепить и книгу взять… Нет, лишнее, книга лишнее, ни к чему. Просто искупаюсь, посижу на берегу, посмотрю на воду.

От моего дома до пляжа километра два, если идти не спеша минут за тридцать доберёшься. Я надел сланцы, вышел на дорогу. Вздохнул, посмотрел на солнце. Или не ходить? Зачем я куда-то попрусь, лучше дома, в тенёчке, на диване. Посплю, почитаю — как обычно… Обленились вы, Роман Евгеньевич, совсем двигаться не желаете. Не хорошо это, не хорошо.

Пошёл. Город отступил назад, по бокам легли дикие луговины, полуприкрытые от глаз узкой лесополосой. Дорога сменила асфальт на гравий. Мимо проехало несколько машин, покрыли меня пылью. Я посмотрел им вслед с завистью — вот же блин… Надо всё-таки купить технику, хоть какую-то, хоть велосипед, и не потому что это вопрос престижа — в гробу я видал такой престиж — а потому что удобно: удобно добираться туда, удобно добираться обратно. Кто-то скажет, что пешком ходить для здоровья полезней — глупости. Для здоровья полезно вообще не рождаться, а здесь элементарное удобство.

Вечер не меня одного вывел на дорогу. Люди шли группами, в одиночестве, с детьми, с собаками, с пакетами, в широкополых шляпах, в шортах — обычный набор летнего отдыха. Шагах в трёх впереди шли мама с дочкой лет пяти. Девочка приплясывала, а мама постоянно её одёргивала.

— Ты почему меня не слушаешься? — спрашивала она строго.

— Не знаю, — искренне отвечала дочь.

Искренность в голосе ребёнка была неподдельной, а строгость мамы не казалось напускной, однако ни та, ни другая не придавали значения своим словам; разговор для них был всего лишь атрибутом, частью их взаимоотношений в рамках контекста, и я усмехнулся внезапно пришедшей на ум мысли: мама и дочь это нечто иное, чем мама и сын — другое общение, другое понимание и, самое главное, другое отношение друг к другу. Надо это запомнить, вдруг где-нибудь пригодиться.

Возле реки, пришлось сбавить шаг. Все подступы к пляжу были заставлены автомобилями, а узкая полоска песка вдоль берега устлана телами. Я поморщился: устлана телами — какой нескладный образ, как будто устлано дровами или даже устлано дохлой рыбой. Впрочем, сравнение для разморённых солнцем отдыхающих вполне подходящее, разве что окраины пляжа, где расположились компании с шашлычницами и гитарами, вносили некоторое оживление в общую картину.

Я отошёл вправо, где и людей и песка было меньше. Нашёл место почище, разделся. Возле меня остановились та самая мама с девочкой. Мама — молодая, очень приятная, но поникшая, будто уставшая — посмотрела на меня с непонятной надеждой в глазах и сказала:

— Какой маленький пляж, у нас в городе больше.

— Вы приезжая?

— Свекровь здесь живёт. Хотели в отпуск на Кипр поехать, но у мужа сложности на работе, нас с дочкой сюда отправил. А здесь условия… сами понимаете.

— Понимаю. Привычка нужна.

— Нужна. Вы не могли бы с дочкой моей искупаться? Я бы сама, но простыла немного, а дочка очень хотела на речку… Если можно, конечно.

Я удивился: где она могла простыть в такую жару? Но выяснять не стал, не моё дело.

— Можно, почему нет. Как дочку зовут?

— Ульяночка.

— Ульяночка? Хорошее имя. А меня дядя Рома. Ну что, Ульяночка, пойдёшь купаться?