…Сумерки в Зоне быстро превращаются в ночь. Вроде еще относительно светло – и вдруг раз, будто свет выключили. Но прежде чем кромешная тьма обняла мутировавший лес, мы успели забраться достаточно глубоко в чащу, найти небольшую поляну и даже наломать сухих веток для костра. И пока происходила эта ломка, я был вынужден слушать, как Василий, будто испорченный грамофон, бормочет себе под нос песню про… кого?

Ну конечно.

Про него.

Енота, мать его, полоскуна!

Правда, помимо первого куплета, прозвучало и что-то новенькое:

К счастью, у меня была кремневая пластина на ножнах, оставшихся от «Шайтана» – прежний хозяин позаботился, приклеил. Остальное – дело техники. Снять крышку ствольной коробки с «калаша» Василия, ударить пару раз по кремню, немного подуть – и огонь побежал по сухим веткам. Самая тема руки погреть, задубевшие от осеннего ветра.

А Вася тем временем продолжал:

– Стоямба, хорош, – взорвался я. – Уши от твоего енота вянут. И «ласкун» – нет такого слова!

– «Стоямба» тоже нет, – широко зевнул Василий. Слишком широко, в свете костра мне показалось, что у него пасть прям от уха до уха – но, думаю, это только показалось.

– Ну, это типа устоявшаяся форма такая от слова «стой», – слегка замялся я.

– А «ласкун» – форма от слова «ласковый», – резонно заметил Вася. – Пока не устоявшаяся, но это похрен. Если я ее придумал, значит, она есть.

Я не нашелся, что ответить. Но – заинтересовался.

– Эту песню ты сам придумал?

– Угу, ага, – снова зевнул гигант, на этот раз в кулак. – Но не до конца. Конец че-то не дается. Кстати, как тебе она?

– Привязчивая, – скривился я. – Твой енот у меня теперь постоянно в голове вертится.

– Это хорошо, – кивнул Василий. – Вот из Зоны выберусь, буду песни сочинять, чтоб они у всех в головах вертелись.

Я представил, как из каждого утюга на Большой земле несется «енот полоскун», который «угу, ага», – и пожал плечами.

– Вполне может быть. Там такое с телевизоров льется… Может, твой енот реально в тему зайдет. Все лучше, чем завывания под фанеру с четырьмя рифмами к слову «любовь», а больше там рифм и нету. Как и смысла…

И осекся.

Потому, что сзади ощутил движение…

В Зоне все чувства обостряются до предела. Не обострятся – умрешь быстро. А может, медленно и очень больно, но что умрешь – это сто процентов. Тот, у кого сталкерская чуйка не работает, потенциальный труп, и лишь вопрос времени, когда он им станет.

Это как знание, приходящее ниоткуда. Вроде ни шороха не было, ни ветка нигде не хрустнула, а ты сидишь на корточках у костра – и точно знаешь, что сейчас тебе в затылок смотрит какая-то мутировавшая тварь.

Не человек.

Люди по-другому смотрят. У людей в Зоне к тебе интересы известные: что-то продать, обмануть, ограбить – либо убить, чтобы ограбить, больше ты никому здесь нафиг не сдался. И сожрать тебя точно никто не хочет.

В отличие от мутанта. И этот голодный плотоядный взгляд я чувствую так же ярко, как линию прицела, упирающуюся мне в затылок.

И долго думать тут не нужно. Нужно действовать. Что я и сделал, резко развернувшись на пятках и выворачивая через подмышку «Вал», висевший у меня на плече…

И у меня даже все получилось – быстро, резко, как и хотелось. Но со стрельбой маленько замешкался, соображая, в кого первого палить…

Их было пятеро.

Трое огромных ктулху, взрослые самцы, габаритами не уступающие Васе. И с ними две самки, чуть поменьше размерами, но только чуть. В бою они даже злее самцов – видел я однажды, как такая тварь рвала в клочья целый отряд сталкеров-одиночек, а те со страху ничего не могли поделать. Жуткое зрелище.

…Они находились метрах в пятидесяти от нас. И если «Вал» не откажет, я успею вышибить мозги как минимум двум, прежде чем остальные порвут меня и Васю на бастурму…

Это была верная смерть, вернее не бывает. Ктулху редко сбиваются в стаи, только если очень голодны. Максимум вдвоем могут на охоту выйти. А тут… Тут не отбиться даже с пулеметом – твари слишком быстры. И слишком плохо берут пули их толстенную шкуру, которая в месте удара имеет свойство мгновенно становиться плотной как броня. Ну и регенерация у ктулху безумно быстрая. Спасти может только меткая очередь по глазам или в пасть, окаймленную бородой из длинных щупалец.

Я даже один раз выстрелить успел, выбив глаз самому здоровенному мутанту – из черепа брызнуло белесым содержимым гляделки… и чуть пальцы себе не сломал, когда по моему «Валу» что-то ударило. Сильно. Очень сильно. Я никогда хиляком не был, но тут оружие не удержал, и оно улетело в траву.

Я обернулся – и не понял, что произошло.

На месте, где только что был Василий, стоял огромный ктулху в его одежде и, растопырив толстые ротовые щупальца, шипел на соплеменников. Страшно шипел, вылупив белесые глазные яблоки без намека на зрачки, аж у меня по шкуре мороз побежал от этого шипа.

И ктулху, которые ринулись было в атаку, вдруг притормозили, словно напоровшись на стену. А потом и вовсе попятились, недоуменно переглядываясь. Одноглазый было попытался построить из себя героя, угрожающе клокоча горлом, но его быстро образумили соплеменники. Схватили за передние лапы – один за правую, второй за левую – и потащили раненого в чащу. Тот возмущался, дергался, слюной брызгал – и, как оказалось, без толку. Вырваться не получилось, так как две дамы вдобавок усиленно толкали его в спину.

Все произошло быстро – через полминуты никаких ктулху на поляне не было. Кроме того, что спугнул остальных…

Сейчас он, недовольно кряхтя, был занят – расправлял свою бороду, пряча под ней самые натуральные ротовые щупальца ктулху. И жуткие глаза вновь стали человеческими, когда белесая пленка ушла в сторону и из-под нее показались зрачки с радужкой.

Нападать мутант не собирался – бороду чесал, растрепавшуюся, когда он ее своими щуплами разворошил. Ясно, чего ж тут неясного. Оказывается, я из барака не человека вытащил, а самого натурального мута, который классно научился маскировать свою истинную сущность.

– Удивляешься? – проворчал Василий. – Все, как увидят, сидят вот такие, как ты сейчас, зенки вылупив. А я чо, виноват, что мамку вот такой ротощуплый урод изнасиловал в лесу? Ты, небось, думал, они только кровь сосать могут и на том самом месте у них ничего нету? Да хрен там! Когда надо, оттуда штуковина выдвигается в половину твоей руки.