– Ненавижу это место, – прошептал он.

Чет продолжил путь и вскоре заметил впереди двух мужчин и женщину – как и та девушка, они были словно сотканы из разных оттенков теней. Когда они его заметили, то остановились и подождали, пока он их нагонит.

– Вы знаете дорогу? – спросил один, худощавый мужчина с торчащей во все стороны бородой и очками с толстыми линзами.

Чет помотал головой.

– Дорогу куда?

Те поглядели друг на друга.

– Мы и сами не знаем, – ответил бородач.

– Думаю, мы умерли, – вступила в разговор женщина. Она была немолодая, полная и невысокая. Ее голос тоже звучал приглушенным эхом и не совпадал с движениями губ. Похоже было, что тут все так разговаривают.

– Мы надеялись, что тут будет дорога, – сказал бородач. – К другой жизни. Вы что-нибудь об этом знаете?

– Нет, – сказал Чет. – Но у меня такое ощущение, что нам надо двигаться вниз.

– Да, и у нас такое же чувство, – сказал бородатый человек. Он с тревогой взглянул на Чета. – Я только надеюсь, что мы идем в… Ну, вы понимаете…

– Только не начинай опять, – сказала женщина; лицо у нее было мрачным. – Там, впереди, будут все ответы. Просто должны быть. – Она решительно направилась вперед.

Они последовали за женщиной и совсем скоро начали натыкаться на других. Поначалу люди радовались, что видят другие души; их лица озарялись надеждой, что у новых спутников могут быть ответы, но чем больше людей присоединялось к процессии, тем становилось очевиднее, что ни у кого из мертвых ответов нет. Толпа росла – сначала десятки, потом сотни. Процессия извивалась между парящими камнями и скалами, исчезая в туманной дали: бесчисленные серые тени на сером фоне – казалось, кроме серого, в мире не осталось больше цветов. Многие души явно были напуганы, или глядели вокруг с ничего не понимающим видом; кто-то рыдал, кто-то бормотал себе под нос. Но на большинстве лиц была написана мрачная решимость – как у людей на тонущем корабле; они молча шагали вперед, цепляясь за крохотную надежду, что там, впереди, им ответят на их вопросы, и это будут хорошие ответы.

Толпа росла, и Чет начал улавливать и другие языки, кроме английского. Люди сидели и лежали у дороги, между камней. Многие были будто выцветшими, с первого взгляда их даже трудно было заметить. Они были совершенно неподвижны – только смотрели куда-то вверх или же просто пялились в пустоту.

Чету стало казаться, будто над ними, наверху, что-то есть, что-то огромное и тяжелое. Он поднял глаза, но не увидел ничего, кроме клубящейся серой пустоты. И в этой пустоте начала медленно проявляться неимоверная, огромных размеров тень. Она медленно дрейфовала по направлению к ним, волоча за собой длинные, будто сотканные из черного дыма щупальца – словно гигантская медуза. Щупальца мели по земле, поднимая облака серой пыли.

Раздались крики, и Чет заметил, что каждый, к кому прикасались щупальца, становился их частью. Те, кто прилипал, кричали и пытались вырваться, пока их медленно затягивало внутрь.

Души пытались бежать, но только скользили, барахтаясь, как в замедленной съемке: будто танец из кошмарных снов. Чета сбили с ног, и другие карабкались по нему, отчаянно пытаясь спастись. Щупальце скользнуло прямо над ним, подхватив упавшую на него женщину. Ее глаза вспыхнули – по-настоящему засветились – и продолжали гореть, пока щупальце медленно засасывало ее.

Создание полетело дальше, постепенно исчезая в тумане, но Чету еще долго были видны эти глаза, сотни уставившихся на него светящихся глаз. Он так и лежал, дрожа, пока глаза, наконец, не исчезли и не утихли крики.

– Что это было? – всхлипнул Чет. – Что это была за хрень?

Он сделал было несколько резких движений, пытаясь двигаться быстрее. Но все его усилия оказались тщетными, и вскоре, как и все остальные, он сдался и продолжил медленно спускаться вниз, поглядывая иногда в облака и гадая, какие еще ужасы могут ждать их впереди.

Впереди над толпой поплыл шепот. Чет пытался рассмотреть хоть что-то через головы идущих впереди душ, но понять, что происходит, смог только после того, как миновал очередной поворот. С одной стороны дорога обрывалась в пропасть, в которой ходили, клубясь, тучи. В разрыве между тучами Чет разглядел широкую темную реку и кое-что еще: какие-то вспышки или мерцание на той стороне реки. Чет прищурился. Факелы. Это же факелы.

Колени у Триш подогнулись, и она споткнулась, чуть не упав с лестницы. Чья-то рука – большая, сильная рука – подхватила ее. Рука принадлежала Джерому, подручному Ламии. Подхватив ее, он помог ей подняться обратно на крыльцо.

– Усади ее на диван, – сказала Ламия, придерживая забранную сеткой дверь. Джером провел Триш в гостиную, к дивану.

– Ну, вот и ладно, дитя, – сказала Ламия. – Посиди-ка тут пока чуток, а я тебе чаю заварю.

Ламия ушла, а Триш сидела, уставившись в окно, на залив. Далекие волны внизу дробили солнечные блики. «Да как погода смеет быть такой хорошей, – подумала она, – когда Чет лежит там, в солярии, холодный и мертвый?» Она никогда бы не смогла в это поверить, не увидь она его своими глазами. Ламия попыталась смягчить удар, уложила Чета на лавку и окружила белыми камелиями, но как что-то могло подготовить Триш к такому?! Она потрясла головой. Нет. Это невозможно. Ламия сказала ей, что утром, совсем рано, услышала крик и послала Джерома посмотреть, в чем дело. Здоровяк нашел Чета под обрывом, у моря. Ламия думала, что Чет пошел прогуляться и не увидел края обрыва в тумане.

Далекое море расплылось у Триш перед глазами. Опять слезы. Рыдание прорвалось откуда-то из самого нутра, выворачивая ее наизнанку, сгибая пополам. Вскрикнув, она изо всех сил стукнула по дивану кулаком, потом еще, и еще.

– Нет! – закричала она. – Нет! – Она упала на бок без сил, всхлипывая и сжимая руками живот. – О, Боже, Чет. Ты не мог умереть. Не мог. Просто не мог.

Ламия вернулась в комнату с подносом, поставила его на низенький столик. Только тут Триш заметила, что Ламия ходит без трости.

– Ламия, ваша трость. Вам не надо бы…

– Не беспокойся обо мне. У меня бывают плохие дни – и хорошие. Ну-ка, выпей это, и станет легче. – Она сунула Триш в руки чашку горячего чая. – Там есть чуток одуванчика и мака. Тебя может начать клонить в сон. Я люблю выпить чашечку на ночь, чтобы спалось лучше.

Как это было бы хорошо – заснуть.

Триш отпила глоток. Слегка онемел язык, и она разобрала горечь, скрытую сладостью меда. По телу разлилось тепло, и она вдруг почувствовала себя совсем легкой – будто вот-вот улетит. Комната внезапно качнулась перед глазами; веки налились тяжестью.

Она посмотрела на Джерома; тот все еще стоял в дверях: он так и не двинулся ни разу, не заговорил. «Права Ламия, – подумалось Триш, – разговорчивым его не назовешь». И тут ее осенило: «А что вообще здесь делает Джером? Да еще так рано? У Ламии же нет телефона. Как странно». Она попыталась спросить у Ламии, но оказалось, что язык ее совершенно не слушается.