— Папой его разрешал называть, — рыдала Регинка. — Говорил, что раз девочка есть, то надо и мальчика… Она теперь каждый день спрашивает: «Где папа? Когда придет?». Ждет его, гада…

От Регинки ему было нужно совсем мало: несколько свиданий и секса. И только. Но даже для достижения этих незамысловатых целей он шел на эту чудовищную, циничнейшую ложь, которая быстро вскрывалась и резала по живому. До самых трепещущих нервов.

Акуле нравилось чувствовать себя неотразимым; он упивался своей властью над женщинам. Он знал, что может покорить любую, и, добиваясь своего, чувствовал свое превосходство. Ему казалось, что он покоряет Москву вместе с этими доверчивыми девочками. И скоро, совсем скоро столица послушно ляжет у его ног, потому что он-то себя мнил высшим существом.

Анька крепко запомнила эту простую и циничную историю, и сейчас видела Акулу насквозь. В его злобном эгоистичном мозгу колупались весьма простые мысли: все бабы — дуры, им можно врать, не задумываясь о последствиях, и ими пользоваться.

«Какого черта теперь тебе от меня понадобилось? — неприязненно думала Анька. — Чего ты мне щас-то врешь?»

— Какая еще ревность, — рыкнула Анька, — что ты несешь?!

— Обычная ревность, — так же злобно, даже не пытаясь мести перед ней хвостом, огрызнулся Акула. Лучшая защита — это нападение. Оскара ему, блядь… — Я любил тебя. Да, я вынужден был уехать. Я разорился — а Анри просто ходячий денежный мешок. Как ты думаешь, что я почувствовал, увидев тебя с ним?

«Как твое очко сжалось, — люто подумала Анька, — от жадности и боязни потерять кормушку — вот что ты почувствовал!»

Внезапно Анька услыхала мерзейшие голоса чертей, которые совсем недавно смеялись над Акулой. Теперь эти же самые создания пели ей в уши планы страшной мести, и Анька, откинувшись на спинку кресла, почти не слушая вранье Акулы, вдруг представила, что неплохо было б заманить Акулу в номера, раздеть его там, привязать к кровати и позвать Клуб Бывших в полном составе.

«Можно было б неплохо развлечься, разукрашивая ему яйца зеленкой или эпиллируя их воском… — жестоко думала Анька, вертя в пальцах ручку и, прищурившись, глядя в акулье холеное лицо. — Черным маркером написать на лбу «лошара», сфотать его скукожившийся член… Это была бы славная охота, маленький брат!»

— Так ты дашь мне свой телефон? — нудный голос Акулы вывел ее из приятных грез, и она, решительно чиркнув несколько цифр на отрывной страничке блокнота, кинула его Акуле.

— Пшел вон, — грубо сказала Анька. — Не отсвечивай ближайшие пару недель, понял?

Говоря о новом проекте, об Альпах и Швейцарии, Миша заметно волновался.

— Словом, — в который раз уже повторил он, хотя Анька отрапортовала ему, что Болонка проект магазина утвердила, — бросай свой собачий «Шугарель» и займись срочно Альпами. Да. Это для очень солидного человека. Да.

Голос Миши звучал торжественно и чуть дрожал, он словно не слышал, не понимал Анькиных слов про болоночью радость и торжество «Шугареля», и Анька удивилась — ну и ну! Для Путина, что ли, этот дом надо намарафетить?! Но Миша не говорил для кого.

— Не твое дело, — огрызнулся он, выкладывая перед ней снимки, от которых у Аньки глаза разбежались. — Вот этот… как там его… Виктор Юргенсон… он встретит тебя в аэропорту, отвезет в дом, поможет устроиться… Дом-то нравится?

Анька только кивнула, перебирая яркие, как рекламные буклеты, фотографии. Бахнутый в башку он, этот Юргенсон, что ли? Дом итак был оформлен так что Анька хотела присесть и пищать, рассматривая соблазнительные виды, играющий в камине огонь, классические цвета для альпийского шале. Дерево, дерево, много дерева! Беленое, цвета спелого меда, благородное коричневое… Изразцы цвета слоновой кости, оленьи рога на стенах, под потолком балки из мореного дуба…

— Офигенная хата, — выдохнула она. — Пап, с меня точно не сдерут плату за проживание? Это же нереальный героиновый сон, а не дом!

— Что за выражения для приличной девушки! — взорвался Миша, все еще заметно волнуясь. — Как ведешь себя?! Изволь бросить эти твои похабные словечки и перестань меня позорить!

— Па-ап, — протянула Анька, страдальчески закатывая глаза. — Ну, ты меня как замуж выдаешь! Еще, блин, в институт благородных девиц отправь, для повышения квалификации! Я же картинки буду этому Юргенсону рисовать, а не глазки строить! И по-русски он если и понимает, то далеко не все…

— Замуж, не замуж, — строго ответил Миша, мгновенно почему-то успокоившись, — а я хочу, чтоб о тебе — и обо мне тоже, кстати! — думали хорошо. Как о приличной, достойной семье, — слова Лося, кажется, глубоко запали в Мишину душу. — Изволь держать марку! Значит, все поняла? Юргенсона запомнила? Фото его возьми! На связи чтоб была двадцать четыре часа в сутки! Карты, деньги, документы, одежда по погоде…

Вслушиваясь в заботливую Мишину воркотню, Анька морщила мордочку, размышляя, как ей теперь быть. С одной стороны — Альпы, ожившая мечта детства, да еще и почти в Новый год! Появись сейчас перед ней в своем величии Дьявол и скажи — «Анька, отдай душу!» — и она отдала бы только за то, чтобы вот эти самые фонарики, что превращали этот домищу в сказочный пряничный домик, все еще болтались на перилах веранды и под крышей.

Тихие темные вечера, снег, потрескивание поленьев в камине… Анька уже чувствовала, как ей хорошо, от одних только представлений о синих сумерках за окном.

С другой стороны — бесчеловечную месть Акуле придется отложить.

Анька буквально таки загорелась этой идеей, и уже вечером, явившись домой, первым делом прошерстила старый ежедневник на предмет контактов Клуба Бывших. Из всех Акульих жертв она хотела выбрать пять самых безбашенных, сразу отринув таких, как та же Регинка. Во-первых, сильно уж ранимая девушка. Зачем такой, как она, бередить старые раны? Во-вторых, у нее, как будто бы, все наладилось, а тяжелому прошлому в новой, счастливой жизни места нет.

В-третьих — Анька, немного поостынув и получив несколько вялых «ха-ха» и пару «ох, попадись он мне!», смогла размышлять трезво. А не дай бог, потревожила б эту Регину? В голове Аньки тотчас зловеще запиликали скрипочки, как в добротном фильме ужасов, и воображение ярко нарисовало мстительницу в маске, с секатором и йодом. Какая-нибудь особо обиженная психическая девица вполне могла впасть в истерику и притащить с собой колюще-режущие предметы, и не только проэпиллировать волосатости акульих промежностей, но и устроить ему глубокое обрезание.

«Нет, этих истерик нам не надо, — подумала Анька. — Месть должна быть унизительной, стыдной и веселой. А не это вот все».

Скрипочки запиликали еще громче, Регина в воображении красноречиво щелкнула секатором, И Анька потрясла головой, прогоняя прочь это видение.

— Ладно, мстительниц потом наберу, — решила Анька. — Из самых веселых и беспечных. Ту, с Иннокентием, позову. Отпразднуем Пасху с крашеными яйцами попозже. Сразу после Альп!