немало шулерских финтов и приемов, присмотрелся к его рукам и убедился в том, что тот играет в лобовую, на удачу, всецело полагаясь на хорошую память. Петру потребовалось немало времени, чтобы выйти в ноль, а уже к самому утру ему удалось наказать домушника на десять косых.

Но этого ему было маловато. Неудовлетворенными остались оба и решили перенести игру на следующий день, который обещал выявить победителя.

Наверняка Штиблет сейчас отсыпался перед предстоящей игрой. Может, он даже подготовил несколько хитростей, чтобы взять реванш. Парень сообразительный и честолюбивый, оставаться в минусе не привык, а потому даже скромную потерю денег переживал болезненно. Кобзарь хотел убедить его в закономерности вчерашнего проигрыша.

– Я согласен, – сказал он и поинтересовался: – Что надо делать?

– То, что у тебя получается лучше всего. То есть врать, кидать понты, припугнуть, если что, переть нахрапом.

Петр невольно улыбнулся и заявил:

– Понимаю. Вы предлагаете мне опять поработать под прикрытием.

– Точно! Ты всегда был смышленым малым.

– План таков. Ты должен внедриться в банду Шамана. С твоей помощью мы надеемся взять их всех.

– Буду не против, если все это выгорит, – сказал Петр и равнодушно пожал плечами. – Дело привычное.

– Сегодня вечером Шаман должен быть на катране, в Марьиной Роще. Я бы хотел, чтобы ты туда пошел. Сыграешь с ним в картишки, как ты умеешь, удивишь его.

Предложение прозвучало неожиданно. Сегодняшний вечер у него был занят. Но если вопрос стоит таким вот образом, то встречу с домушником Штиблетом придется перенести. Надо будет только подыскать подходящую причину.

Молчание Петра Кобзаря майор Рогов расценил по-своему, слегка нахмурился и спокойно произнес:

– Ты можешь отказаться. Я тебя прекрасно понимаю. Дело опасное, очень рискованное. Ведь ты не на прогулку идешь, а на встречу с матерым бандитом. Он ведь как зверь, на инстинктах живет!

– Нет, речь не о том. Я прекрасно осознаю опасность. Просто сегодня у меня встреча на другом катране. Я там одного обул, а он решил отыграться. Не пойти не могу, иначе меня не поймут.

– Тоже верно, – ответил Александр Федорович, чуть подумав. – На каком катране у тебя встреча?

– На Разъезде. Дом там такой с ажурными балкончиками.

– Знаю, – сказал майор Рогов. – Рядом на углу еще цветочная лавка стоит.

– Все так.

– В какой квартире игра?

– В пятой, на втором этаже.

– Во сколько?

– Договорились на девять.

– Сделаем вот что. В этом самом доме на третьем этаже один мой клиент проживает. Давно его нужно взять. Подозревается в скупке краденого. Мы его не тревожили, ждали, когда к нему настоящий налим заплывет. Но теперь это уже не имеет значения. Предстоящая операция для нас важнее. Где-то часиков в семь мы нагрянем к нему с обыском, устроим основательный шум, постараемся, чтобы весь подъезд его услышал. На катран в этот день уже ни один блатной не зайдет. К чему им рисковать?

– Годится, – с улыбкой согласился Кобзарь. – Вполне подходящая причина. Но одному идти мне в Марьину Рощу не с руки. Катранщика я тамошнего не знаю, меня кто-то из завсегдатаев порекомендовать должен.

– Не переживай, тебя отрекомендуют. – Тут кто-то позвонил в дверь. – А вот, кажется, он и пожаловал. Ты сиди здесь, – сказал майор Рогов, поднялся и быстрым шагом вышел из комнаты в коридор.

Английский замок щелкнул два раза. Прозвучал короткий скрип отворяемой двери.

В следующее мгновение раздался негромкий голос с легкой хрипотцой:

– Наше вам с кисточкой, гражданин начальник. Я не припозднился?

– Не переживай, пришел вовремя. Проходи!

Дверь захлопнулась, а затем в зал в сопровождении майора Рогова вошел человек, в котором по ужимкам, взгляду, снисходительной улыбке и жестам сразу угадывался матерый блатной. Держался он уверенно. Кобзарю сразу стало понятно, что этот тип здесь бывал не единожды. Взгляд оценивающий, острый, запоминающийся.

– Это и есть твой крестник, гражданин начальник? – спросил Лапоть и с некоторым изумлением посмотрел на Кобзаря, шагнувшего навстречу ему. – Да у него наколок больше, чем у папуаса. Если они все правильные, то такой человек в рекомендациях не нуждается. – Он пожал протянутую ладонь, расписанную перстнями, и осторожно добавил: – А вот если не в масть картинки набиты, то блатные их вместе с кожей сводить будут.

– Не переживай, – с усмешкой заявил Петр Кобзарь. – Твое дело меня представить, а дальше я сам за себя отвечу.

– Чалился?

– Приходилось.

– Где?

– В Нижнем Тагиле, в Инте.

– Вот как. Это серьезно. Как обзываешься?

– Погоняло Козырь.

– Да, вижу, что на козырного потянешь.

– На козырного не претендую, но и дешевым фраером никогда не был. Ты меня бродягам представишь, как оно и положено, потрешься на катране немного для виду, а потом можешь сваливать. Дальше мое дело.

– Заметано.

– Катранщика как зовут?

– Башка.

– Слышал я о нем, – сказал Кобзарь. – Разберусь. Пошли!

Юность свою Кобзарь провел лихо. За ним числились три побега из-под стражи, последний из которых закончился тяжелым ранением в живот. Еще два пореза на руке во время стычки с сокамерниками и кривой рубец на груди – метка от заточки, задевшей аорту.

Тогда он даже не предполагал, что именно этот удар перевернет всю его жизнь. Петр пережил клиническую смерть, с неделю пролежал без сознания, а когда воскрес, то жить так, как раньше, не захотел.

В него будто бы вселился другой человек, не мирившийся с арестантским прошлым. О своих тюремных сроках Кобзарю теперь хотелось позабыть. Сознание, перестроившееся за время болезни, заставляло думать совершенно иначе, приняло какой-то непонятный крен, к которому следовало привыкать и приспосабливаться. Он испытывал невероятное чувство признательности к врачам, сделавшим невозможное, сумевшим выходить его, не желавшим видеть в нем преступника.

Вместе с благодарностью к Петру пришло осознание того, что его прежнего больше не существует. Старая кожа обветшала и расползлась на куски. Под ней появилась новая, едва окрепшая, в которой ему предстояло жить далее.

Находясь под присмотром двух красноармейцев в клинике, Кобзарь все более укреплялся в правильности выбранного пути.

Еще через несколько дней он поправился окончательно, был убежден в правильности своей новой веры и обратился красноармейцу, сидевшему подле него:

– Послушай, приведи ко мне кого-нибудь из начальства. Поговорить нужно.

– Кого-то из врачей? Тебе плохо, что ли? – сочувственно спросил красноармеец.

– Подлечили меня, со мной все в порядке. Хотелось бы с кем-нибудь из уголовного розыска перетереть. Мне есть что сказать.

Надзиратель, простой курносый парень с крупными конопушками на лице, посмотрел на своего подопечного с интересом.

– Не положено. Да и нет здесь никого, – безразличным тоном произнес он, старательно показывая свое равнодушие к этому уголовнику.

– Послушай, хлопец, это очень важно. Если позовешь, так еще