– Ты о чем? – вздернула брови Ника.

– Вы же писательница Смолякова!

– Я?

– Ну… Мне в агентстве сказали, это дом литераторши!

Ника быстро оглянулась, потом крепкой, совсем не старческойрукой уцепила меня, то бишь помощницу домработницы, за плечо и впихнула впросторную спальню, заставленную статуэтками, вазочками, конфетницами и прочейлабудой.

– Видно, до тебя, душа моя, дошла неверная информация, –возвестила дама. – Садись, объясню, что к чему.

– Простите, конечно, но мне убирать надо.

– Сидеть! – пригвоздила меня взглядом к стулу старуха. – Развелю – изволь слушать! Значит, так… Я мать мужа Милады, вернее, бывшего супруга.Мой сын – святой человек. Умный, богатый, красивый, а пожалел никчемную бабу ииз чистой жалости женился на ней. От Милады, право слово, никакого толка, кроменеприятностей. Ничего она делать не умеет! Мой мальчик уехал из России,предварительно разведясь с малопривлекательной супругой. Но, будучи человекомчестным, благородным и воспитанным в интеллигентной семье, счел нужнымоблагодетельствовать неумеху, дал ей денег на сей, с позволения сказать, замок,а мне велел: «Мама, приглядывай за хозяйством, иначе Милада добро прогуляет,профукает, по ветру пустит». Ясно теперь, кто тут хозяйка?

– Ага, – закивала я. – Понятное дело, вы – самая главная.

– Молодец, – улыбнулась наконец довольная Ника, – правильнорассуждаешь! Значит, чью комнату следует убирать с особым тщанием?

– Вашу.

– И это правильно. Будешь стараться – дам подарок.

– Ой, спасибочки!

– Видно, ты хорошая девушка, исполнительная, – сладкопропела старуха.

Я потупила взор.

– Вот и ладно, – закончила знакомство с новой прислугойНика. – Пойду кофейку попью, а ты принимайся фигурки мыть. Да осторожно,разобьешь какую – выгоню!

Я окинула взглядом бесконечные ряды разнокалиберныхстатуэток и попыталась отбиться от оказанной чести.

– Мне приказано лишь пол тереть.

– Кем же дано такое указание?

– Раисой.

– Райкой?! – с неподражаемым выражением воскликнула Ника. –Ну-ка, скажи, кто тут хозяйка?

– Вы.

– Значит, мой мою коллекцию, – процедила старуха инаправилась к двери. Но, почти дойдя до порога, притормозила и сказала: – Упаситебя бог тронуть вон ту толстую тетрадь. Ясно?

– Да.

– Не прикасайся к ней!

– Хорошо.

– Знаешь почему?

– Нет, простите, конечно.

– В ней мои записи, мысли и наблюдения. Дневник великой,много страдавшей женщины. Настоящий роман, не чета тем поделкам, которыестрочит Милада. Кстати, ее первая книга украдена у меня!

– Как?!

– Очень просто, – снисходительно кивнула Ника. – Я придумалаисторию, набросала вкратце сюжет и – о, моя святая наивность! – рассказала зачаем о своих идеях, поделилась с теми, кого из благородства пригрела подшироким, уютным крылом. И что? Ну? И что? Отвечай, что?

– Простите, не знаю!

– Нетрудно догадаться! Пока я обдумывала сюжетные линии,составляла план, Милада живехонько, за недельку, накропала отвратительнуюповестушку и сволокла в издательство. Ей там сказали, что текст никуда негодится, русским языком автор не владеет, выглядит, будто китаец состряпал, нонапечатали.

– Зачем же «Марко» взялось публиковать повесть, если вещьказалась плохой? – выпала я на минуту из образа придурковатой поломойки.

Ника, к счастью, этого не заметила, усмехнулась.

– Ты, любезная, далека от мира искусства, а я, можносказать, плаваю в море культуры много лет. Мой сын – великий литератор.

– Ой, а что он выпустил? – вновь принялась я старательноломать комедию. – Люблю читать приключения, а еще рассказы о животных.

Ника скривилась.

– О боги! Милочка, тебе лучше увлекаться, с позволениясказать, творчеством Милады. Думаю, оно придется тебе по вкусу. Мой сын создаетэпическое произведение, полномасштабное полотно, чем-то напоминающее великийроман «В поисках утраченного времени». Ты, естественно, никогда не слышала обэтой книге.

– Ничего не знаю о Прусте,[3] – живо подтвердила я и тут жеприкусила язык. Более идиотского замечания из уст помощницы домработницы ипридумать трудно.

Но Ника снова не обратила внимания на мою оплошность – то,что неотесанная баба-поломойка правильно назвала автора эстетской книги, ее неудивило. Очевидно, ей, занятой исключительно собой, любимой, просто не былодела до окружающих.

– Мой великий сын, – вздохнула она, – тщательно, в деталях,описывает каждый свой день. Это будет величайшее произведение эпохи, онопереживет века, станет пособием для тех, кто захочет изучить быт и нравычеловечества на рубеже двадцатого и двадцать первого веков. Ясно?

– Но, простите, конечно, получается, что роман можноопубликовать лишь… э… после смерти автора?

Ника вскинула подбородок.

– Да! И в этом основное величие моего сына! Марсик – мессия!А Милада – жалкая поденщица, думающая лишь о деньгах, ясно? Но народу хочетсяжвачки, люди не желают утруждать мозг, оттого Смолякова и популярна. Правослово, бедная страна, в которой бешеные деньги можно получить за мусор.Впрочем, не укради она мою книгу – ничего бы не получила. Но я, как хорошовоспитанный человек, простила девчонку, более того, держу ее в своем доме, пою,кормлю, одеваю, обуваю…

– Ника, – раздался из-за двери высокий, нервный голос, –завтрак на столе.

– Иду, дорогая! – откликнулась дама. Потом она заговорщицкиподмигнула мне: – Это еще одна нахлебница, Лиза, жена отвратительного парняНикиты. Ладно, ты тут приведи все в порядок, а потом поболтаем. Значит, ктетради не приближайся! Иначе уволю!