— Но я не хочу вытаскиваться! — прохрипел он.

— Молчи!..

— Астрид, я — неудачник!.. — продолжал шептать он. — Я ничего не смог. Хотел многого, но не смог. А ещё я чудовище. Пожалуйста, не говори Вике, какое я чудовище! Пусть знает только, что я — неудачник.

— Молчи, Рикардо! Молчи! Держись, мы вытащим тебя! — повторяла его сестра.

Она, наконец, пришла в себя и отпустила его голову. Поднялась. Глянула на сотника. Глаза её были нахмурены, в них плескалась бездна злости и решимости отчаяния, но сотник не имел к её злости отношения.

— Дядька Вермунд, в замке остался мёд? — спросила она после глубоких раздумий.

— Обижаешь, девочка! — ответил он. — Несколько бочонков. Есть прошлогодний, есть более выдержанный.

— Давай прошлогодний. Бегом топить печи и растапливать его! Мёд должен быть жидким!

— Он будет горячий, — парировал сотник.

— Плевать! Главное, чтобы можно было залить в рот, как воду. Если надо — добавьте чуток воды и перемешайте, мёд должен литься. Выпори слуг, кто будет телиться и работать медленно, теряем время! Ричи слаб, ему не долго осталось.

— Понял, — кивнул воин.

— Также приготовьте воды. Много воды. На всякий случай.

— Холодной? — переспросил он.

— А ты собираешься тушить огонь тёплой? Хотя… — Лицо баронессы снова пошло морщинами, но разгладилось. — Хотя, ванную приготовьте, в комнате Рикардо. Если у меня получится, попробуем его отмыть. Стой, нет, ванную тоже здесь. Если он выйдет из безумия, перенесём его отсюда чистого, сразу в постель. И мне ванную, тоже в комнату, но не к спеху — вначале всё приготовить для Ричи.

— Есть! — козырнул сотник и бегом побежал к выходу из мастерской, раздавая указания столпившимся там слугам, подкрепляя их увесистыми пинками.

Баронесса вышла за ним через минуту. Привалилась спиной к каменной двери. Тяжело выдохнула.

— Дядька Вермунд, я наверх. Переоденусь. В моей бывшей комнате ещё осталось что-то из моих вещей?

— Обижаешь, Астрид! — повысил он интонацию. — Да кто б их оттуда и куда дел? Всё на месте. И комната ещё твоя, не бывшая.

Ну да, кто бы когда бы её вещи оттуда выселил. Ричи это не нужно, и без её комнаты замок пустой. Жены, чтоб хозяйничать, у него нет и пока не понятно, когда будет (если будет, в смысле если он выживет). Остальные даже притронуться ни к чему не посмеют.

— Я переоденусь и начнём. Готовьтесь. — Она оторвалась от двери, направляясь в сторону донжона. — И это… нечего тут всему замку толпиться. Сами справимся, — окинула она взглядом частично разошедшуюся, но всё же солидную толпу в несколько десятков человек из местных обитателей.

— Так, почему не работам? Что, ни у кого дел нет? — понятливо заревел на слуг сотник. — Быстро в деревню отправим, там работа всегда найдётся! А ну бегом, бегом, пошли отсюда, сучье отродье!..

Сколько прошло времени? Час? День? Неделя? Век? Не знаю. Но приступы становились всё реже, а сил оставалось всё меньше. С одной стороны чувствовал, что я вымотался — я уже просто встать физически был не в состоянии. С другой каша в голове начала приходить в порядок, мозг перезагружался с новыми вводными данными, и чем больше он переваривал информации, тем спокойнее становилось мне.

Вика… Это моя сестра. И мама — моя мама. И отец. И я — Наумов Рома, неудачник из России двадцать первого века. Но и Астрид, эта рыжая бестия по прозвищу «Лисёнок» — моя сестра. Единственная, кто остался на этом свете. Ибо и бабка, и родители умерли, причём последние совсем недавно, этой осенью. И со смертью отца я стал очередным графом Пуэбло, Рикардо Вторым. У графов счёт идёт как у королей, но ничего не значит, кроме внутренней нумерации для семейных архивов. Как тот же Черчилль, например, Третий Герцог Мальборо — почему бы и мне Вторым не быть? Да и американские клановые элитарии любят нумеровать себя, хотя ни разу не потомственная земельная аристократия. Так что Рикардо Второй я только в семейном кругу, а как граф по счёту — сто семнадцатый.

Я помнил детство, жизнь в замке. Как мы с Астрид росли, как бегали воровать яблоки в графский сад недалеко от замковой деревни. Воровать, потому, что мы хоть и дети хозяина, но не хозяева, пусть и воровали, получается, у родного отца. Как дядька Вольдемар учил ловить рыбу с удочки. Как дядька Ведмунд — держать в руке меч и махать им, пытаясь этим продлить срок собственного существования. Первая пьянка, первое похмелье, первый задранный подол служанки…

…Общага, дискотека, первая девочка с параллельной группы, которую взял на подоконнике кухни одной из норок, в которых пьянствовали, отмечая первую сессию…

Это было. Это ВСЁ было. И там, и там. Я ничего не забыл. Я — Рома, но я же и Рикардо. Мысли об этом, наложение личностей, наложение моральных императивов меня и меня друг на друга породило жуткий отходняк, в результате которого я хапал энергию из окружающего пространства, пытаясь всего лишь стабилизировать себя. Но по мере того, как всё раскладывалось по полочкам, приступы затихали и затухали. И я даже начал замерзать, валяясь голиком на холодном камне. Ах да, сейчас же зима. Зима-для-меня-Ричи, Рикардо Пуэбло; по сравнению с нашими русскими зимами тут вообще ни о чём. Но, блѣ, всё рано зябко!

…А встать сил просто нет.

И вдруг пришла ОНА. Муза, ангел, как её назвать? В виде рыжеволосой сестрёнки. Она обнимала меня, что-то говорила, но… Это был сон, просто сон. Действительно, я лежу в мастерской, в богом забытом замке на краю мира, у меня гон от последствия наложения личностей — нормально, чё. Потом она ушла. Я же остался.

Итак, кто я теперь? Рома? Рома, по ходу, умер, у себя, там. И хоть он — это я, но там его точно больше нет. Квакнулся во время дрочки перед ноутбуком. Жесть, какая классная достойная смерть! Был неудачником, им и помер.

Но и тут я — полное дерьмо. Не неудачник, нет — какой, блин, неудачник с доставшимся от предков титулом графа и сопутствующими ему деньгами? Нет, я, Рикардо Пуэбло, дерьмо по жизни. Ибо не смог даже осознать глубину того, что на меня свалилось, сразу пошёл в разнос.

Да, мы трахали этих крестьянок. Грубо насиловали. В том числе ту блондинку, которая Рому, и убила. Или Ричи? Не важно, убила. Бросила какое-то заклинание — это последнее, что помнил Ричи. Приёмная дочь местной деревенской травницы, ведьма по определению — обычно её не трогали. Никто не трогал, в том числе мы. Но тут захотелось клубнички с перчиком — надоели обычные развлечения. И это додуматься надо, поиметь ту, что тебя же самого лечит от поноса (не надо иронии, тут это серьёзная болячка, очень распространённая, и особенно понимаешь, какая это жесть, когда понос с кровью), от простуды и хвори. Кто латает твоих людей, когда они себе что-то в организме портят или ломают. Кто помогает выхаживать раненых воинов, а тут, в средневековье, перманентная война никогда не заканчивается. Да и насилуемых девочек потом кому-то же надо в себя приводить? Вот её в замок и позвали — для страховки. А тут я, гнида, понимаешь, на святое замахнулся. Вот и получил сюда Рому. Сука! Это я на себя, если что.