— Госпожа!

Я оглянулась на шепот и увидела торчащего из-за перил балкона Гая. Испугалась, что мальчишка свалится, бросилась к нему и ухватила за плечи:

— Ты как сюда забрался? — наклонившись, я заметила довольно прочные металлические шпалеры для дикого винограда, поднимавшегося от земли до самого балкона.

— Выдержит, крепкая, — заверил меня названный братишка.

— Ну, забирайся сюда!

— Не-е-е… — он покачал головой, продолжая обнимать перила, — нельзя в главное здание пока король не позволит.

— А так, значит, можно? — подмигнула я.

— Рэй послал узнать, как у вас дела.

Вот как получается. Виконт — Рэй, а я — госпожа. Мальчишкам все-таки проще подружиться. Строго посмотрев на парнишку, я выдвинула ультиматум:

— Или говоришь мне «ты» и называешь по имени как сестру, или тебя отправят в сиротский дом.

Гай сдвинул брови совсем как Рэймон, пожал плечами, но не ответил на мое жестокое заявление.

— Спускаюсь. Руки устали. — Он исчез за зеленой пеленой, спросив оттуда: — Так что передать?

Я перелезла через перила, нащупала опору на шпалере и стала спускаться следом за мальчиком. Это оказалось даже проще, чем цепляться за выступы на скале. Внизу меня встретил восхищенный взгляд Гая:

— Ну ты даешь, Делька!

Это было настоящей наградой. Мы засмеялись и побежали, взявшись за руки.

По дороге Гай трещал не переставая, я впервые видела его таким. Мальчишку восхищало все. Он так подробно рассказывал о вчерашнем вечере и сегодняшнем утре, что я почувствовала себя участницей событий.

— А ты? Ты как устроилась? — несколько раз спросил он, прерывая рассказ, я только отмахивалась.

Шли мы минут десять. Мое представление о заднем крыле как о части дворца оказалось ошибочным. Дворцовый комплекс в плане напоминал распахнувшую крылья птицу. Телом ее был парк, виденный мной с балкона, головой — главное здание, а гостевое и вспомогательное — крыльями, называвшимися почему-то задним и передним. Гай вел меня уверенно, я удивлялась тому, как быстро он все обследовал.

Свернув к ступеням, тянувшимся к опоясывающей гостевое здание галерее, парнишка замолчал и приложил палец к губам. Я согласно кивнула, но, пока мы крались, услышала хихиканье и шипящий шепот девичьих голосов. На соседней дорожке, отделенной от нас вереницей подстриженных кустов боярышника стояли две девушки — мои ровесницы. Они взялись за обе руки, словно боялись упасть от сдерживаемого смеха. Я наклонила голову, здороваясь. Фрейлины, как я догадалась по их кружевным, не достигавшим щиколоток платьям, снова зашипели и бросились бежать, не ответив на приветствие. Мне послышалось «Баранья башка». Я остановилась и посмотрела вслед убегавшим подружкам. Меня так здесь называют?

— Идем… идем, — тянул мою руку Гай, — идем же!

Неприятное чувство, похожее на тошноту, испортило впечатление от встречи с названным братишкой и заставило насторожиться. С чего я взяла, что Рэймон обрадуется?

Мы застали виконта за письменным столом. Он, заслышав шаги, отложил серебряную чернильную ручку и накрыл исписанный лист бумаги ладонью. На мое приветствие не ответил. Я изобразила беспечный вид, чтобы не показать, как меня обижает его недобрый взгляд, и прошла в комнату:

— У вас тут попроще будет, чем во дворце, — сказала, будто это имело какое-то значение, и уселась на обитую светлым текстилем оттоманку.

Рэймон свернул свое письмо, спрятал в конверт и, обернувшись ко мне, потер подбородок, будто проверяя, на месте ли он.

— С королем виделась? — недовольно прищурился, когда я отрицательно покачала головой, и спросил: — Когда?

— Сегодня обещали.

Виконт посмотрел на улыбчивого Гая, стоявшего в дверях, и кивком велел ему выйти. Мальчишка исчез, словно его втянул в пасть кто-то огромный, притаившийся снаружи. Я напряглась: чем Гай помешал? Успела пожалеть, что пришла. Лучше бы погуляла вдоль фонтанов. Рэймон запечатал письмо, встал и подал мне конверт:

— Передай королю. Если спросит, скажи, что не уеду, пока не получу свое.

Я спрятала руки за спину. Нисколько не удивилась тому, что у Боннта имелся свой интерес — не так же просто он совершил длительную поездку вопреки воле отца, но быть посредником в его делах не хотела. Разве я просила об услуге? Разве обязана этому угрюмому человеку?

Виконт бросил конверт на оттоманку и стал расхаживать по комнате. Во мне боролись два желания: уйти, демонстративно оставив письмо, и потребовать хоть каких-то объяснений. Так ни на что и не решилась, пока Рэймон не заговорил:

— Тебя что-то смущает, Аделия? — Он впервые назвал меня по имени, мигом переменив отношение к себе.

— Рэй, пожалуйста… — я молитвенно сложила руки, — я ничего не понимаю… столько событий… все так запутано.

— Ну и что ты хочешь понять? — он развернул стул и сел напротив меня, широко расставив ноги и упершись локтями в колени.

Темно-синие глаза оказались так близко, что я вспомнила первое впечатление от Рэймона. Тогда он показался мне ангелом. Вернее, показался бы, если б не одаривал насмешливыми замечаниями. И ведь тащил меня до самой машины! Сильный. Красивый. Не хотелось отпускать его. Вопрос я задала глупый и совершенно неуместный:

— Ты кого-нибудь любишь, Рэй?

Брови его удивленно поднялись. Сам он отклонился к спинке стула, убрав локти с колен, и скрестил руки на груди:

— Любовь? Что это?

— Не притворяйся, — пролепетала я, смущаясь, — это все знают.

— Я не знаю.

— Маму и папу ты любишь, по крайней мере.

— Нет.

— Так не бывает! — я была уверена, что Рэймон издевается, но он заговорил с такой искренней болью, что я оторопела:

— Не всем так повезло, как тебе и твоим сестрам, Аделия. Родители ненавидят меня. Я ненавижу их. Никто не любят проклятых.

— Проклятых? — я вспомнила, что няня так называла сына графа Боннта, но никак не могла связать с этим словом человека, сидевшего передо мной. — О чем ты?

— Слышала, что у меня были братья?

— Один. Да. Его граф передал в обмен на меня.

Рэймон рассмеялся, взъерошив волосы:

— Так вот в чем дело! А я-то гадал, куда исчезла матушкина беременность!

Этот ли смех, или мое внимательное молчание спровоцировали рассказ. То, что я услышала, не умещалось в голове. О сделке между графом и моими родителями виконт слышал впервые. Он говорил о других братьях. Мальчики рождались в семье Боннтов несколько раз, но не доживали до года. Историю «проклятья» виконт знал с чужих слов. Сам он не помнил, как пятилетним произнес у кроватки с младенцем ставшую роковой фразу.

«Он умрет!» — сказал малыш, разглядывая братишку. Испуганная мать сразу же выставила первенца за дверь, но не смогла забыть его невольного пророчества. Младшему брату едва исполнилось семь месяцев, когда он перестал дышать во сне. Остальных от Рэя прятали. Это не помогало. Дольше всех прожил последний — вернее, тот, кого виконт считал последним — одиннадцать с половиной месяцев.