Она листала страницы и одновременно проделывала странные манипуляции неясного смысла: с трудом вытаскивала некоторые снимки из предназначенных для них гнезд и складывала стопкой на столе. Альбом был заполнен не до конца – последние годы Ирину не интересовала фотография, у нее были другие, более серьезные заботы. Самый последний снимок был, казалось бы, для альбома «Наша семья» посторонним, но занимал отдельную страницу – большой, десять на пятнадцать, черно-белый любительский, но сделанный хорошим мастером с дорогого фотоаппарата. Эту фотографию, которая стояла в рамке на письменном столе Тамары Васильевны, Ирина украла во время поминок: просто взяла рамку и сунула себе в сумку. Чем-то этот снимок был важен для Тамары, не зря же она постоянно держала перед глазами свое собственное изображение. Скорее всего, главным действующим лицом был невидимый фотограф, и эту тайну нетрудно было прочесть, глядя на моложавую стройную женщину в белом кисейном платье, разлетающемся под ветром, на крылатые руки, взметнувшиеся, чтобы удержать своевольную юбку, на откинутое немного назад смеющееся лицо с огромными глазами, не тревожными, какими они казались за толстыми линзами очков, а лучистыми, просветленными, наполненными счастьем, которому на свете нет предела.

«Ничего-то она мне о себе не рассказала, – подумала Ирина, постукивая по столу сложенными в стопку фотографиями. – Ничего не рассказала и ничему не успела научить». Но вот же она, вот, живая, такая, какой была на самом деле, какой ушла и какой осталась. «Отпусти свою боль и начни жизнь с чистого листа». Сорок лет – бабий век? Вот здесь, на этой фотографии, Тамаре не менее сорока. И какое это имеет значение?! «Отпусти и живи», – говорят ее глаза, руки, улыбка… И от них так легко, легко, легко… «Господи, неужели я отпустила?!»

Она распотрошила пачку отобранных фотографий, большую часть их вставила обратно в альбом, оставила всего несколько и добавила снимок Тамары. Теперь она знала, что и зачем делает. Как бы там ни было, нельзя отказываться от памяти. Память – часть нашего существа, еще один жизненно необходимый орган, который полезен, когда здоров, и мешает, когда болит. Фотография, графическое изображение жизни – это кардиограмма памяти. Можно еще раз рассмотреть эти несколько снимков и понять наконец: я здорова. Однако кардиограмму надо обязательно хранить – так рекомендуют медики. Ирина убрала на место альбом, поместила отобранные несколько снимков в конверт и оставила пока на столе.

Теперь есть другие дела. Ирина сосредоточилась и начала действовать. Из ящика, где хранились документы, справки и прочая бумажная бухгалтерия, достала свой паспорт, свидетельство о рождении, диплом об окончании Института культуры. Поколебавшись, вытащила старую грамоту «Лучшему библиотекарю» и свидетельство об окончании библиографических курсов. Все эти документы тоже сложила стопкой на столе. Потом открыла потайной ящик с наличными деньгами. Денег было много – семья вернулась к строительству дачи и Володя как раз накануне снял со счета большую сумму, чтобы расплатиться со строителями. Ирина взяла примерно половину. Дальше было самое сложное. Сначала она кидала вещи в чемодан небрежно, первое, что попадет под руку. Потом одумалась. Нет, так нельзя, надо напрячься и взять только самое необходимое, все эти шикарные тряпки, что красуются в шкафу на плечиках, ей совершенно не нужны. Только самое необходимое, но продуманно, не торопясь, она ведь всегда славилась умением собираться в дорогу.

Аккуратно упакованный чемодан она поставила у двери, деньги, документы и фотографии сунула в свою довольно объемистую сумочку, туда же – некоторые лекарства первой необходимости, зубную щетку и пасту.

То, что предстояло дальше, казалось затруднительным, но на деле получилось легко, на одном дыхании:

Дорогие мои! Со мной все в порядке, я жива и здорова. Я просто ушла от вас, потому что решила жить иначе. Я уехала насовсем, не ищите меня, простите и будьте счастливы.

Р. S. Я взяла половину дачных денег. Извините за самоуправство.

Ирина еще раз перечитала записку и осталась довольна: коротко и ясно. Как все-таки правильно все устроено в жизни. Нет худа без добра. Хорошо, что они не спросили тогда, куда она едет отдыхать. Они понятия не имеют, что есть в России деревня Ключи, что находится она на границе с Беларусью, и в том направлении два раза в день, утром и вечером, ходит рейсовый автобус номер такой-то, и что дорога туда занимает десять часов, а вечерний автобус отходит около двадцати двух часов. Кстати, сколько сейчас времени? Восемь вечера, она успеет. А вдруг не будет билета? Ничего страшного, она купит билет на завтра и вернется домой еще до того, как хмельной муж освободится от своего ответственного банкета.

Ирина уже надела куртку и уличные туфли и вдруг замерла. «Ну молодец, хитрюга, – сказала она себе, – все-таки оставила лазейку, повод вернуться. Нет, милая, не удастся». Она открыла стенной шкаф в прихожей, где висели уже подготовленные к лету, вычищенные и упакованные в бумажные пакеты и коробки зимние вещи. С верхней полки она стянула рюкзак и, не проявляя излишней деликатности к одежде, запихала туда зимнюю куртку, шапку, меховые сапожки, шарф, варежки, шерстяные носки. Вот теперь всё.

С рюкзаком на плечах и чемоданом в руке она снова вошла в комнату, окинула последним взглядом отражающую закатное солнце мебель и захлопнула форточку, как будто выплеснула за окно заполнивший помещение запах свежей сирени. Потом вышла на лестничную площадку, заперла входную дверь на два замка и бросила ключи на дно сумочки.

Как хорошо ехать ночью в автобусе дальнего следования по ровной дороге на большой скорости, без остановок и встречных машин. Чернота неба и земли еще далеко. Встреча с ней состоится где-то за границей Ленинградской области, а здесь автобус окружают мягкие сумерки белой ночи, и шоссе под колесами серебрится, как прячущее солнце облачное небо. Свет в салоне притушен, и тихая музыка слышна из кабины водителя. Пассажиров немного, они спят или дремлют, окна открыты, и в них вливается влажное тепло остывающего майского дня. Запах сирени уже не чувствуется, никаких сладких цветочных запахов – только волнующий аромат свежей зелени, молодой травы, новорожденных листьев. Лес вдоль дороги – не сплошная мрачная стена, а множество деревьев: вот береза, вот осина, ель, сосна. Деревья различимы нечетко, скорее угадываются по стволам и веткам, рисункам крон – немного яви, немного сна, чуть-чуть тайны и бесконечное пространство вновь зарождающейся жизни…

Ирина не хотела спать и не чувствовала ни волнения, ни тревоги, ни страха. Покой, который является человеку после трудной, невыносимой, казалось бы, работы, объял ее тело, мысли, чувства и оставил только неспешный взгляд на внешний мир, бегущий мимо, мимо, мимо. Иногда она прикрывала глаза и некоторое время дремала, потом снова смотрела в окно, за которым уже чернела ночь – признак того, что конечный пункт назначения близок. Потом стало светать, но это был уже не тот рассвет, когда спешит «одна заря сменить другую». Медленно, со смаком небо рассасывало тьму, закладывая ее, как карамельку, за пышную облачную щеку. А потом царственно выступило солнце. За поворотом дороги мелькнула изгибающаяся прутом речка с узкими и острыми шипами по бокам – мелкие ручьи, на дне которых, как говорили, били целебные ключи, за что деревня и получила свое название. Теперь совсем близко, только переехать мост. Ирина вдруг почувствовала тревогу – что-то она, кажется, забыла. Ах, да, да, скорее! Она вытащила из сумки ключи от квартиры и мобильный телефон, вынула на всякий случай сим-карту – и, уже проезжая по деревянному грохочущему мосту, бросила в воду эти отныне не нужные вещи.