Потом у дороги появился дом – огромный двухэтажный монстр, который чудак хозяин выкрасил когда-то в ядовито-розовый цвет. Краска оказалась прочной, за годы не поблекла, только покрылась придорожной пылью и грязью. Этот дом с его непристойно розовой грязной кожей нагло встречал въезжающих в деревню, и для человека с чувством юмора вполне мог сойти за приветственный плакат: ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ДЕРЕВНЮ КЛЮЧИ!

У Ирины было хорошее настроение, она улыбнулась бесстыжему дому и направилась к выходной двери автобуса.

Тот домик, в котором они отдыхали с Тамарой, был виден с остановки, и Ирина почти побежала к нему, с трудом волоча тяжелую свою поклажу. Домик стоял на невысоком косогоре, фасадом к шоссе, а противоположной стороной смотрел в озеро, немного беспокойное с утра: небольшие волны поднимались и приседали, разминались после ночного сна. Мостки, слегка подгнившие, но по виду крепкие, покачивались на воде с легким всхлипом, и негромко позвякивала цепь лодки. От косогора шел медовый запах купавок, раскачивающих на своих длинных стеблях желтые кувшинчики.

Ирина обошла дом со всех сторон. Занавески опущены, тихо – похоже, никто здесь не живет, дорожка к дому засыпана прошлогодними листьями, дверь на замке. Надо зайти в соседний дом, к хозяйке этого маленького отеля, Матрене Власовне. Было восемь часов утра, рановато, но вряд ли деревенская женщина спит допоздна.

И правда, деревенская женщина Матрена Власовна уже пребывала во дворе, но вид ее никак не укладывался в понятие «русская крестьянка». На ней был толстый изумрудно-зеленый халат из синтетического бархата, уютно мягкий на взгляд – халат в стиле «миди», то есть до половины икры, обшитый рюшами и подпоясанный широким поясом с бантом. Черные волосы на непокрытой голове, зачесанные гладко назад, заплетены в косу, перекинутую на грудь. Матрена медленно передвигалась по двору, величественно неся свое пышное, но аккуратное тело с высокой грудью и отчетливо обозначенной талией. В общем, она походила на провинциальную барыню, только что поднявшуюся с постели барского особняка и совершающую утренний променад по своему миленькому садику. Садик, конечно, был грязноват, украшен куриными шлепками и шматами сена и соломы, но это уродство можно и не заметить, если включить воображение. Несколько более серьезной деталью, искажающей образ барыни, была обувь – не легкие домашние туфли с лебяжьей опушкой, а высокие резиновые галоши, натянутые на серые шерстяные носки, что, кстати, прекрасно гармонировало с грязью и многочисленными покосившимися сараями по периметру двора. Да и не прогуливалась вовсе Матрена Власовна, а работала. В тот момент, когда Ирина ее окликнула, она как раз осторожно несла в руках небольшое деревянное корытце, до краев наполненное чем-то жидким и до отвращения пахучим. Любой, самый отъявленный горожанин мог бы догадаться, что эта работа называется задать корм поросенку. Вокруг обутых в галоши ног вились беспокойные курицы и белый чванливый петух, норовящий ущипнуть хозяйку за массивную икроножную мышцу. «Пошел в жопу, агрессор», – незлобно огрызалась она, не теряя горделивости осанки.

– Матрена Власовна! – позвала Ирина.

Женщина повернула голову, прищурилась, приглядываясь.

– Ась? Чтой-то я не признаю вас.

Ей было за семьдесят, Ирина знала это от Тамары, но ни одна морщинка не нарушала гладкости ее покрытого нежным загаром лица, а голубые глаза, лишь слегка затуманенные возрастом, светились ярко и дружелюбно.

– Здравствуйте, Матрена Власовна, я подруга Тамары Васильевны, мы отдыхали у вас пару лет назад.

– А! – заулыбалась хозяйка. – Тамарочка… Где ж она, голубка?

– К сожалению, ее больше нет.

– Как так? Ай, Господи, померла, что ли?

– Да, в прошлом году.

– Ай, Господи Иисусе, – закрестилась Матрена. – Да как же так? Здоровая ведь была.

– Скоропостижно скончалась. Сердце.

– Ай, беда какая! От сердца, говоришь? У хорошего человека сердце завсегда некрепкое. А и то – все под Богом ходим, кому какой час назначен, никто не знает. Ай, ай, Тамарочка…

Она поставила корытце на землю, вытерла глаза ладонью.

– А ты, значит, одна теперь приехала? Тебя как звать-то, запамятовала я?

– Ира.

– Ну так ладно. Домик ваш свободный, я его как раз прибрала к Пасхе, чистенько там. Отдыхай с Богом. Только что ж так рано отпуск у тебя? Сейчас скучно: ни ягодков, ни грибков. Купаться холодно. Разве что рыбку ловить? Тамарочка-то любила. А лодка там, у кладок, целая, только весла у меня возьми… А Тамарочку-то где ж похоронили, в Ленинграде?

– Да, в Петербурге.

– А она хотела здесь, с мамкой своей, да, видно, волю свою сказать не успела. Скоропостижно… Ну а ты отдыхай, воздухом дыши, на целый год запасайся. Сейчас я ключ тебе вынесу, погоди только, поросенку дам.

Она нагнулась к корытцу на земле, пнула галошей прильнувшего к кормушке петуха – «Кыш, бездельник, не зарься на чужое» – и поплыла к хлеву.

Ирина топталась по двору, раздумывая, как объяснить хозяйке свои дальнейшие планы.

– Вот ключ тебе, голубка, держи, а второй-то, знаешь, на крыльце под ковриком – если потеряешь или что. И вот на-ко молочка, яичек с хлебцем, голодная, поди, с дороги. И отдыхай, отдыхай, мало времени вам дают: только вздохнешь – и опять в город, на работу.

– Видите ли, Матрена Власовна, – начала Ирина, – у меня так сложились обстоятельства… В общем, я с мужем разошлась, уехала, а у вас здесь так хорошо… Хотела бы насовсем остаться. За жилье буду каждый месяц платить, сколько скажете.

– Да что там платить? Сочтемся. Дом свободный, живи себе, а то стоит пустой, рассыхается. Раньше приезжал тут иногда один художник, на уроды.

– На что?

– Да на эти… уроды. Природу срисовывал.

– Этюды?

– Во-во, уроды, правильно. Так давно уж не ездит он, а дом стоит бесхозный. Так что хорошо, если в нем живая душа поселится. Только скажи ты мне: как же это с мужем у тебя получилось? Кобель, что ли, оказался?

– Ну что-то вроде. Не вышло у нас жить вместе, бывает такое.

– Бывает, А ты, значит, из Ленинграда – или как его? – да к нам? Скучно-то здесь не будет, в деревне скучать некогда. Только вот работу тебе, наверно, надо, заработок какой-никакой. А ты культурная, городская… Слушай, что скажу. Сходи-ка ты к енералу, к Тарасу Семенычу, он тебя куда-никуда пристроит: в школу, может, или в клуб, а то – в ихнюю контору. Сходи к нему, спроси. Он культурных любит и сам с головой. Одно слово – енерал.

– Так Тарас Семенович еще работает?

– Куда ж ему деваться?

– А у вас раньше каждый год главу администрации меняли, мне Тамара Васильевна говорила.

– То раньше. А Тарас Семеныч как сел, так и не сдвинешь с места. С им у нас не деревня стала, а крупнейший населенный пункт. Ему уж и медаль присудили. Слушай, он и церковь строить начал, которую еще до войны по досточке разнесли. А как же без церкви? Тарас Семеныч людей понимает. Сходи, сходи к ему.