– А это забыли вложить в посылку? Кажется, его довольно сложно не заметить.

– Горн не был включен в опись, потому что его никогда не передавали Йелю. Хирам привез его для «Леты».

– То есть, стащил.

– Боюсь, что так. Но это ключ к «Оросчерио». У «Леты» не получался эликсир не из-за рецепта, а из-за сосуда.

– Значит, это магическая чаша для смешивания?

Маленькая язычница.

– Я бы не стал его так называть, но да.

– И он полностью отлит из золота?

– Прежде чем пытаться его украсть, прими к сведению, что он весит в два раза больше тебя, а заклинание защищает весь дом от краж.

– Как скажешь.

Дарлингтон подумал, что не удивился бы, если бы она нашла способ скатить горн вниз по лестнице в кузов фургона и переплавить его на сережки.

– Помимо «Оросчерио», у эликсира есть и множество других имен, – сказал он. – Золотая проба. Пуля Хирама. Всякий раз, как член «Леты» использует горн и выпивает эликсир, он рискует жизнью. Микстура токсична, а сам процесс причиняет невероятную боль. Но мы ее принимаем. Снова и снова. Чтобы заглянуть за Покров.

– Ясно, – сказала Алекс. – Я уже встречала наркоманов.

«Все не так», – захотелось возразить Дарлингтону. Но, возможно, все было именно так.

Дальнейший обход обошелся без происшествий. Он показал Алекс хранилища и кабинеты на верхних этажах, научил ее, как пользоваться библиотекой, – хотя и предостерег, чтобы она не делала этого самостоятельно, пока дом не узнает ее получше, – и наконец привел ее в спальню с примыкающей к ней ванной, убранные и приготовленные для нее как для новой Данте «Леты». Свои вещи Дарлингтон перенес в покои Вергилия в конце прошлого года, когда еще верил, что у него будет настоящий протеже, и предвкушал это с постыдной сентиментальностью. Покои Вергилия находились этажом выше комнаты Данте и вдвое превышали ее размером. После того, как Дарлингтон окончит университет, они останутся свободными, чтобы он при желании мог в них остановиться. Туалетный столик когда-то принадлежал Элеазару Уилоку. Напротив кровати находилось занимающее полстены витражное окно с изображением хвойного леса. На протяжении дня, когда солнце вставало и заходило, цвета стеклянных деревьев и небес над ними, казалось, также менялись. Когда он заселился в комнату, то обнаружил, что в свой последний визит Мишель оставила ему бутылку бренди и записку:

В былые времена существовал монастырь, где производили настолько благородный арманьяк, что монахам пришлось сбежать в Италию, после того, как Людовик Четырнадцатый пошутил: следовало бы убить их, чтобы защитить их секреты. Это последняя бутылка. Не пей на пустой желудок и не звони, если ты не умер. Удачи, Вергилий!

Дарлингтон всегда считал поэзию Лонгфелло дрянью, но все равно дорожил и запиской, и бренди.

Алекс потела в роскошной обстановке его старых комнат, которые он редко использовал, но очень любил. В спальне были темно-синие стены, кровать с балдахином была заправлена тяжелым покрывалом цвета морской волны, а гардероб украшен орнаментом из белого кизила. По обеим сторонам камина с расписными изразцами находились два витражных окна поскромнее, на которых изображались сине-фиолетовые облака в звездном небе.

Алекс медленно оглядывала комнату, обхватив себя руками. Ему снова вспомнилась Ундина. Но, возможно, она – просто потерявшаяся в море девушка.

– Когда ты впервые их увидела? – не удержался от вопроса Дарлингтон.

Она посмотрела на него и перевела взгляд на окно, где в витражных небесах вечно нарастала луна. Она взяла со стола музыкальную шкатулку от «Reuge», дотронулась до крышки, но потом, передумав, поставила ее на место.

Дарлингтону не составляло труда поддержать беседу, но он любил моменты, когда к нему никто не обращался, а значит, он мог не исполнять роль самого себя и просто наблюдать за другими. Алекс казалась зернистой, как в старом фильме. Ему было очевидно, что сейчас она принимает решение. Раскрыть ли свои тайны? Или сбежать?

Она пожала плечами, и ему показалось, что на этом все и закончится, но она снова взяла музыкальную шкатулку и сказала:

– Я не знаю. Какое-то время я принимала их за людей, а на детей, разговаривающих с пустотой, никто не обращает внимание. Помню, как видела стоящего посреди улицы толстого мужика. Не считая носков и майки, он был голым и держал в руке пульт, как плюшевого медвежонка. Помню, как пыталась сказать маме, что его собьют. Когда мы ездили на пирс Санта-Моники, я видела женщину, лежащую в воде, как девушка на картине… – Алекс взмахнула рукой, словно перемешивая содержимое горшка. – Ну, с волосами и цветами?

– Офелия.

– Офелия. Она пошла за мной домой, а, когда я заплакала и закричала ей, чтобы ушла, она попыталась подойти еще ближе.

– Они любят слезы. Соль, грусть, любые сильные эмоции.

– Страх? – спросила она, стоя так неподвижно, словно позировала для портрета.

– Страх.

Злобой Серые обычно не отличались, но любили вызывать оторопь и ужас.

– Почему их так мало? Разве не должны они быть повсюду?

– Немногие Серые способны пройти через Покров. Подавляющее большинство остается в загробной жизни.

– Я видела их в супермаркете рядом с лотками с горячей едой и этими розовыми коробками с выпечкой. Они обожали нашу школьную столовую. Я особо об этом не задумывалась, пока Джейкоб Крейг не спросил, не хочу ли я посмотреть на его штучку. Я сказала, что сто раз их видела, каким-то образом это дошло до его матери, и она позвонила в школу. В общем, учительница приводит меня в кабинет и спрашивает: «Что значит, ты сто раз видела эти штучки?». Я не додумалась солгать, – Алекс резко поставила шкатулку на место. – Если хочешь, чтобы кто-то срочно позвонил в органы опеки, достаточно заговорить о призрачных членах.

Дарлингтон сам не знал, чего ожидал. Романтичного мертвого разбойника, поджидающего ее у окна? Банши, скитающейся на берегах реки Лос-Анджелес, как Ла Йорона?[5] Было что-то удивительно обыкновенное и ужасное в ее истории. В ней самой. Кто-то доложил о случае Алекс в органы опеки и попечительства, и один из многих поисковых алгоритмов «Леты» или один из их многих агентов в одном из многих бюро, которым они платили, обратил внимание на характерные ключевые слова: Галлюцинации. Паранойя. Призраки. С этого момента ее, скорее всего, взяли под наблюдение.