что стреляться с пенсионерами не в его правилах, но так как он уверен в своей победе, то с удовольствием согласился.

Стоя в обтягивающих ляжки лосинах и накинутой на голый торс кожаной куртке, он вращал микрофонную стойку.

Видимо, подражая одному известному зарубежному артисту, умершему от занесённой через задний проход в организм заразы.

Свет софитов падал на его перетянутое хирургическими операциями лицо, и было хорошо заметно, что кожа на его руках дряблая и морщинистая.

Не обращая никакого внимания на беснующуюся публику, товарищ Сталин набивал табаком свою трубку.

– Тишина в студии!– откуда-то с потолка требовательно и громко произнёс мужской голос.– Внимание! До прямого эфира десять секунд.

Зал моментально затих.

– Три, два, один, начали!

Экран вспыхнул голубым светом и на нём тут же появился крупный текст.

– Я требую извинений!– глядя на него, патетическим тоном воскликнул король попсы.

Непристойно виляя бёдрами, он вышел на середину зала, не забыв послать в камеру воздушный поцелуй.

– За что?– буркнул товарищ Сталин, не отрываясь от своего занятия.

– За то, что Вы прилюдно назвали меня задницей, тем самым задев мои честь и достоинство!– ответил артист, не отрывая взгляд от экрана.

Зал одобрительно загудел.

– Не задницей,– спокойно поправил его Сталин,– а жопой. И хватит кривляться, давай стреляй.

– Так вот Вы как?

Сделав несколько шагов вперёд, певец вскинул микрофонную стойку, прицелился и дёрнул руками, изображая выстрел.

– Пиф-паф!– громко объявил он.

В сторону товарища Сталина вылетел небольшой коричневый шарик.

С виду он был похож на обычную ирисовую конфету, но мне показалось, что от него идёт едва заметный пар.

Кроме того, в воздухе вдруг появился характерный неприятный запах.

Шарик тут же упал к ногам стрелявшего короля.

– Из говна пулю не вылепишь,– добродушно усмехнулся отец народов.

Его слова прозвучали довольно двусмысленно: то ли они относились к выпущенному снаряду, то ли к самому певцу.

Он поднял руку и, молча, практически не целясь, выстрелил из своей трубки в сторону поп короля.

Сгусток горящего табака, искря и вспыхивая, медленно полетел вперёд, и мне показалось, что артист обязательно успеет увернуться от него.

Но не тут-то было!

Неожиданно взлетев почти до потолка, табак резко спикировал вниз, угодив звезде прямо в голову.

Бабах!

Мощный взрыв оторвал голову певца от туловища, и она покатилась по полу к ногам генералиссимуса, при этом что-то весело напевая и странно вращая глазами.

Тело продолжало стоять.

В зале наступила мёртвая тишина.

– Как же я теперь буду выступать?– плаксивым тоном спросила голова.

– Выступать буду я,– сказал товарищ Сталин и ловко поддал ей ногой,– а ты будешь петь. Жопой.

Голова после удара подскочила вверх и, зацепившись длинными волосами за рожки люстры, повисла на ней.

Товарищ Сталин щёлкнул пальцами, и на шее артиста и впрямь появилась задница.

Она была довольно упитанной и вся в следах от уколов.

Видимо, король подтягивал не только щёки.

– Но эта часть тела не умеет петь,– возразила висящая голова,– я протестую!

– Мы тоже протестуем!– заволновались зрители в первых рядах.

– Пусть пердит,– пояснил залу товарищ Сталин,– из его рта всё равно ничего кроме пердежа не выходит.

– Но поклонники не будут платить за это деньги, и я останусь без работы,– настаивала на своём голова,– у меня большая семья и множество обязательств по кредитам.

– До этого же платили,– отрезал Сталин, начиная вытягивать из петель брючный ремень.

– Что Вы собираетесь делать?– с тревогой поинтересовалась голова.

– Дам тебя ремня. А потом и всем твоим поклонникам.

– Не надо,– взмолилась голова,– я больше не буду петь. Обещаю!

Зрители засмеялись, раздался громкий свист и одобрительные возгласы.

Я тоже засмеялся и проснулся от собственного смеха.

Комната была наполнена мягким солнечным светом.

В пересекающих пространство лучиках, я видел частички пыли.

Они медленно плыли по воздуху, исчезая на границе света и тени.

«Также происходит и с людьми,– подумал я,– лишь успев появиться в тонкой полоске света, мы тут же исчезаем за гранью темноты».

Мои философские размышления прервал настойчивый стук в дверь.

– Эй, Гоша, вставай,– послышался голос товарища Сталина,– тут опять с самого утра про этого артиста передают.

Я мотнул головой, отгоняя остатки сна:

– Пять минут, только приму душ!

Комната товарища Сталина, куда он меня привёл, была, мягко говоря, небольшого размера.

Возле стены стояла кровать, напротив которой висел большой телевизор.

Рядом виднелась прикроватная тумба, заваленная бумагами.

Симпатичная женщина диктор с бесстрастным видом сообщала о том, что согласно завещанию безвременно ушедшего великого артиста его тело будет сожжено, а прах развеян над разными континентами Земли.

Ещё примерно через минуту мы узнали, что всё своё состояние певец отдал детским домам.

– Я слышал его песни,– сказал товарищ Сталин,– полная ерунда. Пустой человек. Пел о любви, а в глазах любви не было, но деньги свои деткам оставил, значит, думал о них, переживал.

Я не стал говорить, что убитый действительно очень любил детей, и именно эта пагубная любовь расшвыряла его мозги по перламутровым кафельным стенам.

И ещё я мысленно поблагодарил человека, который заставил мнимого певца подписать подобное завещание.

Но в слух я сказал другое:

– Согласен, Иосиф Виссарионович, как говорится, встречают по одёжке, а провожают по уму.

Спустившись на первый этаж, мы увидели товарища Молотова, сидевшего за накрытым столом.

На его лице сияла ослепительная улыбка, но выглядел он помятым.

Видимо, вчерашнее возлияние не прошло даром для его организма.

Через несколько минут к нам присоединился Виктор Антонович.

Завтрак прошёл в полной тишине.

После его окончания Сталин начал набивать трубку.

– Виктор,– нарушил он тишину,– как думаешь, может, нам отпустить товарища Молотова в заслуженный отпуск?

– Надолго, Иосиф Виссарионович?

– Пусть увидится с семьёй, отдохнёт, наберётся сил, ведь очень скоро у него не будет такой возможности. Как и у всех нас. Предстоит большая работа. Недели две, Вячеслав, тебе хватит?

– Конечно, товарищ Сталин, весьма признателен за заботу,– удовлетворённо закивал головой Молотов.

– Тогда иди, собирай вещи.

Молотов тут же поднялся и, благодарно кивнув, исчез за дверями.

Для себя я отметил, что включён в некую общую работу, но вопросов задавать не стал.

– Вчера нас прервали,– обратился ко мне Сталин,– а сегодня я буду очень занят. Начал писать большой труд о нынешнем международном положении России. Не хочу, чтобы ты думал о товарище Сталине, как о болтуне и пустослове. Мой компаньон знает историю, о которой я говорил вчера, не хуже меня. Пусть он и расскажет.

Соглашаясь, Виктор Антонович кивнул:

– Мы, товарищ Сталин, погуляем по территории, не будем Вам мешать.

– Вот и отлично. К обеду меня