В Набиле работают нефтяники, моряки, водолазы.

Борьба с природой не прекращается здесь ни на день, ни на час. Борьба не на жизнь, а на смерть – для жизни. Это не фраза: человек еще не всегда оказывается сильнее стихии.

Мы не знаем, как обозначен в морских лоциях мыс, прикрывающий с севера вход в Набильский залив. Здесь его называют "мыс Тамары". И не иначе.

На песке стоит маяк, напоминающий крепостную башню. Неподалеку от него – могила.

Бетой, сталь, гранит.

На полированном камне – фотография улыбающейся девушки и надпись:

ПАМЯТИ МОРЯКА ТАМАРЫ ВОРОТЫНЦЕВОЙ

1929 – 1949

Погибла 10 августа 1949 года

при исполнении служебного долга.

Покоится в море с самоходной

баржей «Волга» на траверзе

этого мыса.

НЕ ЗАБЫВАЙТЕ О НЕЙ!

Водитель мотодрезины, доставивший нас в Набиль, парень, черный от соляра и ветра, неторопливо, иногда совсем останавливаясь, ведет рассказ:

– Лето у нас короткое, навигация – три месяца… Со всем надо успеть, все надо завезти. Поэтому работать приходится горячо, быстро… Так было и летом в сорок девятом году. Пришел тогда пароход «Аргунь», а вместе с ним три или четыре плавединицы из москальвинского порта.

Начали разгрузку – спешили: как бы погода не подвела. Тут и случилось несчастье. Соскочил трос, подъемник на «С-80» с трехметровой высоты ударил в борт «самоходки» – ну, она и перевернулась!. На барже внутри оказалась только Тамара Воротынцева, остальных с палубы швырнуло в море.

Произошло это километрах в пяти от берега. Сами понимаете, в открытом море не так легко оказать помощь. Но люди не теряли надежды. Тем более, что и раньше у нас такие происшествия случались. Я помню, перевернулась однажды баржа, в которой возвращались из отпуска три семьи. Так они девять часов просидели в перевернутой барже в воде. Вытащили их на берег, прорезали дно автогеном, и вылезал народ из баржи, как Иона из чрева кита…

…Говорят, Тамара жива была, стучала по обшивке – знак подавала… Надеялись ее спасти. Но ничего не вышло. Срывались крюки с баржи, хлебнула она воды, вздыбилась и пошла камнем на дно… Без следа… И водолазы потом не нашли…

Обнажив головы, мы долго стоим перед памятником.

Рядом бьется о берег холодное Охотское море, расстилает по песку кружева пены, поет песню о суровой доле, о борьбе, о мужестве.

Полосами, волнами находит с моря холодная белая мгла.

Иногда порывы ветра открывают перспективу Набильского залива, катера у пирсов, огромные емкости для нефти, ломаную линию узкоколейки…

Растет производство в Катангли – улучшается и быт тружеников самого отдаленного нефтяного промысла.

Строительно-монтажное управление треста «Сахалин-спецнефтестрой» ведет сооружение многокилометровой линии водопровода, который будет доставлять в поселок воду с Тыми. Мы познакомились со строительствам новой школы-десятилетки и дома для учителей. Это двухэтажные, хорошо срубленные здания. Применяется в строительстве интересная новинка – опилкобетон.

Со стройки возвращались через большой пустырь. Шереметинский неожиданно остановился и сказал:

– А здесь будет – стадион!.. Видите колышки? Это планировка. Собираемся строить у себя крупнейший на Сахалине спортивный зал. А во время войны на этом пустыре мы били медведя…

Тайга еще стучится в поселок. И сейчас живут в нем два медвежонка, пойманные неподалеку от промысла. Но все сильнее чувствуется в Катангли тепло человеческого жилья.

На волейбольной площадке рядом с нефтепромысловым управлением в вечерних сумерках разгорелось жаркое сражение.

Игроков ничуть не смущает то обстоятельство, что мяч ежесекундно может удрать под откос.

Избушка, стоящая на отлете, отдана духовому оркестру. Оттуда доносится низкое гудение меди. Там можно усиленно развивать легкие без ущерба для нервной системы соседей.

Заполнен клуб управления. На сцену глядят десятки блестящих задорных глаз. На трибуне – паренек в гимнастерке, секретарь комсомольской организации.

– Комсомольцы «Катанглинефти» откликнулись на призыв грозненцев о сборе разлитой нефти и экономии нефтепродуктов. К празднику Октября мы обязались собрать четыреста тонн нефти. Уже сейчас только вручную собрано более ста сорока тонн.

Он приводит интересный пример. Рабочий по очистке мерников Раис Минулин соорудил несколько примитивных ловушек для нефти. Ведром и черпаком он один собрал пять тони топлива, сберег для государства большие средства.

Не только успешно трудиться, но и хорошо отдыхать умеют молодые катанглийцы. В этом году участники художественной самодеятельности поселка дали четырнадцать концертов. В каждом цехе, в каждой нефтедобывающей бригаде созданы спортивные секции. Физкультурники промысла завоевали четыре районных кубка!

… Мы покидали Катангли поздно вечером. Юго-восточный ветер, или как его тут называют «ветер с гнилого угла», гнал волнами на поселок нефтяников тяжелую белую пелену. Туман здесь не похож на легкую дымку, смягчающую краски, от него в горле першит, как от пыли.

Из Ноглик на север, в Оху, мы предполагали двигаться только своим ходом. Но планы оказались в явном противоречии с действительностью. Секретарь райкома дружески уговаривал нас:

– Не лезьте туда на мотоциклах. Ни пешему, ни конному дороги нет. По крайней мере, до Нутово. Все мосты снесены последними паводками.

Машины поднялись на платформу узкоколейки, паровоз коротко свистнул, станция с водокачкой остались позади, и из вольных мотоциклистов, привыкших управлять своей скоростью и временем, мы превратились в самых унылых пассажиров на свете.

Нет, наверное, поезда более медлительного, чем тот, что ходит по охинской внутрипромысловой дороге. Поскрипывая платформами и вагончиками, карабкается он с одного песчаного холма на другой. По прямой – пятнадцать километров в час, на закруглениях – пять.

Мимо проплывают болотистые мари, тянущиеся вдоль восточного берега на десятки километров, тощие лиственницы с изогнутыми вершинами.

И так – час за часом. Хочется соскочить с платформы и толкать ленивый состав собственными руками.

На остановке машинист Андрей Гребениченко, смазывая из жестяной масленки суставы своему стальному коню, журит нас:

– Да куда вам торопиться! Успеете, увидите…

Наконец Даги. Это не станция, даже не полустанок, а просто – остановка поезда.

У железнодорожной насыпи поднялся одноэтажный дом. Свежий сруб еще не успел потемнеть от дождя и ветра.

Больше ничего кругом нет, тайга вплотную подступает к дому и железной дороге. Очень одиноко, наверное, тут жить путевому обходчику!

Остановка обещана короткая, поэтому, соскочив с поезда, летим сломя голову к горячим ключам Даги.

Мимо дома дощатый тротуар ведет в сторону моря, к развесистым лиственницам. Так вот, как они выглядят, горячие ключи!

Под деревьями на топи стоит тесовая будка. Из распахнутой двери курится парок. Внутри – тесная раздевалка и деревянная ванна со ступеньками. Через прозрачную воду видны дно водоема и черная дыра в нем, из которой