что находящийся у самой вершины иерархической системы Гаотона оказался честным человеком. Из чего, к сожалению, следовало, что использовать его будет гораздо сложнее.

– Должна сказать, – заметила Шай, повернувшись к нему, – что вы снова меня поразили. Вряд ли кто-нибудь из Великих стал бы тратить время на изучение печатей души. Они все, даже не пытаясь вникнуть, панически шарахаются от того, что считают злом. Ну а вы свое мнение не изменили?

– Нет, – ответил Гаотона. – Я по-прежнему считаю твое ремесло если не абсолютным злом, то по крайней мере кощунством. И все же кто я такой, чтобы судить? К тому же дальнейшее правление Великих, увы, теперь полностью зависит от тебя и от твоего искусства, которое мы с такой легкостью называем скверной. Наша жажда власти оказалась сильнее нашей совести.

– В отношении прочих арбитров ваши слова полностью верны, – согласилась Шай. – Но вами, несомненно, движут совершенно иные мотивы.

Он удивленно приподнял брови.

– Вы просто хотите вернуть Ашравана, – продолжила Шай. – И отказываетесь признавать, что потеряли его. Вы любили его как сына… Любили того молодого человека, которого воспитывали как будущего императора и в которого верили, даже когда он сам в себя не верил.

Гаотона отвел взгляд.

– Но если у меня полностью получится возрождение, все равно он будет уже не тем Ашраваном, которого вы знали. Вы ведь это понимаете?

Гаотона кивнул.

– Но… хорошая имитация может оказаться не хуже оригинала, – продолжила Шай. – Вы из фракции «Наследие». Вы окружаете себя фальшивыми древностями и копиями давно утраченных произведений искусства. Поддельный император не будет сильно отличаться от ваших любимых подделок. А еще… вам хочется знать и помнить, что ради него вы сделали все от вас зависящее.

– Как тебе удается? – тихо спросил Гаотона. – Я краем уха слышал, какие разговоры ты ведешь с охранниками. Ты знаешь всех по именам, и тебе даже известно, как живут их семьи, что любой из них любит и что делает по вечерам… И всеми этими сведениями ты обзавелась, просидев несколько месяцев взаперти?

– Люди, согласно своей природе, пытаются овладеть всем, что их окружает. – Шай, поднявшись, взяла другую печать. – Люди строят стены, защищаясь от ветра, и крыши – от дождя. Люди приручают стихии, подчиняют саму природу своей воле и мнят себя всесильными.

Правда состоит в том, что, поступая таким образом, люди лишь заменяют одну воздействующую на них среду другой. И к примеру, вместо ветра на них уже влияют возведенные ими же самими стены. Человеческие пальцы касаются всего, до чего способны дотянуться. Люди ткут ковры, выращивают пищу, и поэтому каждая вещь в городе, которую мы видим и чувствуем, является результатом чьего-то воздействия.

Мы верим, что способны управлять людьми. Но это самообман, если мы не понимаем людей. Управление окружающей средой не сводится к защите от дождя или ветра. Оно заключается и в знании того, почему служанка проплакала всю ночь или почему охранник постоянно проигрывает в карты. Или почему работодатель нанял именно вас, а не кого-то другого.

Гаотона смотрел, как Шай садится и протягивает ему печать. Неохотно закатав рукав, он сказал:

– Похоже, мы недооценили тебя, девушка. И даже наша предельная осторожность в отношении тебя окажется в итоге недостаточной.

– Весьма возможно, – сказала она. – А теперь сосредоточьтесь. – Шай приложила к его руке печать. – И скажите, почему вы с детства ненавидите рыбу.

День семьдесят шестой

«Мне уже пора, – думала Шай, пока клеймящий делал на ее руке ежеутренний надрез. – Сегодня. Сегодня я отсюда наконец-то удеру».

В другом рукаве ее сорочки была припрятана бумага – внешне точная копия тех, что приносил с собой клеймящий, когда приходил раньше обычного.

Двумя днями ранее Шай заметила на одной такой бумаге следы воска. Несомненно, это было письмо. Значит, она ошибалась в этом человеке с самого начала.

– Ну и как, новости нынче добрые? – участливо спросила она, пока клеймящий смачивал печать в ее крови.

Его тонкие бледные губы растянулись в глумливой ухмылке.

– Из дома, – как ни в чем не бывало продолжила Шай. – У вас же переписка с женщиной из Джамара. Вы сегодня получили от нее ответ. Разве нет? Почта приходит по утрам. В дверь раздается стук, и вы…

«И ты сразу же просыпаешься, – мысленно добавила она, – и потому-то в такие дни приходишь сюда вовремя».

– Должно быть, вы очень по ней скучаете. И оттого каждый раз прихватываете письмо с собой, а не оставляете в комнате.

Клеймящий с силой схватил Шай за ворот сорочки и притянул к себе.

– Не смей говорить о ней, ведьма! – прошипел он в лицо. – Даже думать о ней не смей! И оставь при себе свои грязные трюки и магию!

Он оказался гораздо моложе, чем Шай полагала поначалу. С джамарцами вечно так: непонятно, стареют ли они вообще, поскольку волосы у всех от рождения белые, как и кожа.

«А мне бы следовало задуматься о его возрасте давным-давно, – упрекнула себя Шай. – Ведь он же еще совсем юнец».

Шай насупилась.

– И про трюки и магию говоришь мне ты? – процедила она. – Ты, держащий в руках измазанную в моей крови печать? Кто, если не ты, угрожал мне скелетами? А что могу я? Только старый стол отполировать!

– Я просто… Просто… А-а-а!.. – Беспомощно всплеснув руками, парень затопал к двери, поспешно обновил на ней печать и выскочил вон.

На лицах стражников, следивших за этой сценой, отражалась смесь беспечного веселья и неодобрения. Шай специально подбирала слова так, чтобы внушить охране: она совершенно безобидна, а вот ее собеседник, клеймящий, существо сугубо противоестественное. За эти три месяца стражники привыкла относиться к ней как к дружелюбной хлопотунье, увлеченной своим невинным ремеслом. Клеймящий же внушал страх: он макал в чужую кровь печать, чтобы использовать ее в каких-то таинственных ритуалах.

Охранники очень кстати отвернулись, и Шай решила, что пора обронить бумагу. Она медленно опускала правую руку. Еще чуть-чуть, и из рукава выпадет листок, что и послужит началом реализации плана. Побег наверняка удастся!

«Но подделывание еще не завершилось. Душа императора не создана!..»

Шай заколебалась. И это было ее ошибкой.

Дверь захлопнулась, и благоприятная возможность ускользнула.

Разом лишившись сил, она подошла к кровати и присела на краешек. Поддельное письмо так и осталось в рукаве.

Почему она засомневалась? Неужели у нее так слаб инстинкт самосохранения?

«Подождать еще немного я вполне могу, – заверила она себя. – Во всяком случае, до того дня, когда будет готово клеймо сущности Ашравана».

Шай говорила себе то же самое в течение последних нескольких дней, а может, даже не одну неделю. А ведь Фрава в любую минуту могла нанести удар. Та снова и снова приходила под разными предлогами, чтобы забрать записи. Несомненно, относила туда, где их тщательно изучали. А работа приближалась к рубежу, за которым другой поддельщик сможет разобраться в записях Шай и