Кроме себя, меня интересовал еще только разве что Уильям Блейк. И то, только потому, что сыграл странную роль в моей жизни.

Так прошел год.

Однажды, накануне нового 1918 года, я шла в Кирилло-Мефодиевское училище на работу. Профессор Гандлевский, проезжая мимо в пролетке, решил меня подвезти. Мы снова были в дороге, и, может, потому разговор вернулся к теме, начатой еще в поезде.

– Александр Васильевич, – спросила я его, – а помните, в поезде, когда мы сюда ехали, вы сказали очень интересную, но загадочную фразу про Соню и про икспириенс?

– Я несколько хитрил, милая девушка, – сказал он, – просто мне хотелось еще раз с вами встретиться. И это могло стать поводом для будущей встречи. Вы же любопытная барышня!

– Я не согласна с тем, что Соня – пустоцвет. Ведь она же так искренне любила и умерла именно поэтому. Как вы не понимаете: ведь ее жених женился на другой! Вы что же это, осуждаете умерших за любовь?

– А вы, что же, одобряете? За любовь нужно жить. Тем более что в смерти ее не было никакой особой необходимости. Разве что Толстой не знал, что дальше с нею делать.

– Да! И потому он поступил, как разлюбивший мужчина: просто избавился от нее. Ведь разлюбленная женщина все равно что умирает. Она даже его героиней перестала быть. Все время, пока она была ему интересна, он называл ее Соня, а как остыл, тут же написал: «Кузина умерла спустя четыре месяца». И все.

– Видите ли, Толстой – великий писатель, а «Война и мир» – великая книга. Не только потому, что, как и на картинах Брейгеля, в ней показано движение огромных народных масс, людского бульона, но еще и потому, что он описывает некие личные стратегии. Стратегия Сони была полюбить раз в жизни и умереть в один день. Она оказалась неверной: есть масса факторов, которые влияют на нас и искажают наш выбор. Один из таких факторов – спасение рода, семьи, в том числе с помощью денег. Простите меня за то, что я сейчас скажу, но это – жизнеспособная стратегия. Как и поведение Наташи Ростовой. Если вы перечитаете роман, то увидите, что первой ее любовью был человек недостойный – и она даже бежала с ним. Помните ту сцену, когда Анатоль просит у цыганки отдать подаренную ей шубу Наташе? И та замялась, но отдала? Заметьте, что Ростова после этого не умирает, а совсем наоборот – получив такой жестокий икспириенс, выходит замуж за Пьера Безухова и предстает перед читателями с детьми и пеленками.

– Так что же, по-вашему, любви нет? Выходит, «ты в сновиденьях мне являлся, незримый, ты мне был уж мил» – это ерунда?

– Любовь – это же атавизм, типа волос под мышкой. У всех какая-то да бывает. Не стоит преувеличивать значение этого чувства. Более того, еще раз простите, но когда в душе происходит тектонический разлом и счет идет на недели и даже на дни, то все равно – кто. Я хочу сказать, что любовь – универсальное спасение и почти все равно, кто окажется на вашем пути в этот момент. А дальше идет притирка, привычка – замена счастию. Более того, любовь можно создать искусственно. Один большой оригинал написал книжку «Костры из незабудок». Любопытное чтение. У меня есть эта книга, могу вам дать почитать. Автор утверждает, что любовь питается письмами и дает шаблоны их написания. По его словам, так можно влюбить в себя самую неприступную красавицу. Главное, чтобы эти письма читали, и гарантирует результат уже на 70-м письме.

– Не соглашусь, категорически не соглашусь. Дело, наверное, в том, что вы, мужчины, устроены проще женщин, – это я намекала на тайное знание, полученное от девушек с улицы Еврейской. – А искра божья? А провидение? Впрочем, меня больше интересует Уильям Блейк. Расскажите мне про эту дурацкую розу побольше.

– Извольте. Мне нравится, что вы запомнили это имя. В Англии он знаменит примерно так же, как у нас Лермонтов или, возможно, Жуковский. Место Пушкина у них занимает, конечно, Уильям Шекспир. Но прямые аналогии здесь неуместны. Ведь Уильям Блейк считается, например, любимым поэтом самоубийц. Перед смертью они выводят на стене его строчки своей кровью. Он также был любимым поэтом мужчин, которым нравилось смущать девушек: для начала XVIII века его стихи были практически неприличны и вгоняли в краску женщин. Сейчас он становится поэтом людей, которые считают себя опасными. «Tiger, tiger shining bright in the forest of the night», – декламируют они, соблазняя девиц, вдыхая героин или же зовя людей на баррикады. Причем, и это так естественно, при жизни Блейка не понимали – умер он практически в нищете. Но с каждым веком его понимают все лучше и лучше. Он первым написал о том, что мир противоречив: в прекрасном скрывается уродливое, а сила, которая создает зло, вечно творит добро. Вот с этой точки зрения и нужно смотреть на его стихи. Кстати, недавно мне принесли еще один перевод так полюбившегося вам стихотворения Sick Rose. Его написал родственник казанского хирурга Парина. Послушайте:

– Так в чем смысл-то его стихов? – не очень вежливо спросила я.

– Один мой парижский знакомый, кстати, урожденный китаец, говорил, что Бальзак спасает мир, сбивая юных дев с пути. А Уильям Блейк спасает дев.

– Сбивая с пути мир?

– Нет. Открывая им новые миры.

– Скажу честно. Мне больше наш Лермонтов нравится, – отчего-то Уильям Блейк вызывал во мне стойкое раздражение, как и взгляды профессора Гандлевского, как и сам он. Нет, все-таки тогда, в поезде, мне он правильно не понравился.

Вскоре профессор передал мне обещанную книгу.

Мне не очень-то хотелось ее читать: ведь это была его идея дать мне эти «Костры из незабудок». Поэтому пару дней она пролежала на столе без движения. Наконец, я взяла ее и наугад открыла страницу.

Это было письмо № 26. «Скрипят уключины, кричат чайки, это моя любовь к тебе будет долгой-долгой, – с нарастающим удивлением читала я. – Ржавая цепь якоря уходит под воду, это мои мысли стремятся к тебе. Сегодня прохладно, и размашистый ветер гоняет по набережной багряные листья – моя тоска по тебе скоро выстудит мое сердце. Запах твоих духов – везде, даже в прокуренной чайной. Это делает меня странным и бешеным, ведь так пахнет долгая дорога. Скорей бы пошел дождь. Он как обещание скорой встречи с тобой».

Что-то страшное вдруг случилось со мной. Как будто внутри разбилось зловредное яйцо и гигантская ложка стала размешивать эту отраву во мне.

Я не могла оторваться от этой книжки, как невозможно отвлечься от зрелища пожара. Везде находились знакомые строки.

Вот письмо № 18: «В Китае, когда двое влюбленных находятся в разлуке, им стоит только посмотреть на Луну и это равнозначно свиданию. Выгляни в окно, посмотри на Луну, моя любимая. Вот мы и свиделись».

Я, как дура, после этого письма каждый вечер смотрела на Луну и мне было так хорошо оттого, что у нас есть тайна, о которой больше никто не знает. Это стало моим ежевечерним обрядом. Более того, даже сейчас я каждый вечер перед сном смотрела на Луну и думала: «Здравствуй, Георгий. Будь здоров и счастлив!» А вдруг он тоже сейчас на нее смотрит?