Четыре значения — Дама, философия, риторика и Высшая и пламенеющая Любовь Духа Святого — взаимосвязаны и все они явлены в буквальном смысле первой канцоны и во внешности дамы (поскольку она имеет физический образ, она располагает и внешностью). Данте постоянно ссылается на то, что Дама «куртуазна и величия полна»[56]; таким образом, когда он говорит о куртуазности (и это неизбежно, мы должны помнить о ее невыразимой вежливости («la sua ineffabile cortesia»), о первом приветствии на улице между двумя молодыми существами), он замечает: «Ничто так не украшает даму, как куртуазность. И пусть по поводу и этого слова не заблуждаются бедные простаки, воображающие, что куртуазность не что иное, как щедрость; щедрость лишь особая разновидность куртуазии, а не куртуазия вообще! Куртуазность и порядочность — одно; а так как в старые времена добродетели и добрые нравы были приняты при дворе, а в настоящее время там царят противоположные обычаи, слово это было заимствовано от придворных и сказать "куртуазность" было все равно что сказать "придворный обычай". Если бы это слово позаимствовали от дворов правителей, в особенности в Италии, оно ничего другого не означало бы, как гнусность» (II, X). Таким образом, он думает одновременно и о куртуазности женщины, и о куртуазности философии. По ходу изложения он замечает: «Лучше было бы для несчастных, безумных, глупых и порочных сильных мира сего, если бы они пребывали в состоянии ничтожества, тогда ни в этой жизни, ни после смерти не вызывали бы они столько проклятий. Поистине о них говорит Соломон в Екклезиасте: "Есть и другой недуг, худший из всех виденных мною под солнцем: богатства, сберегаемые во вред их хозяину"» (там же).

Эта куртуазность — своего рода щедрость, которой оделяют небеса, а не только материальная щедрость. Он сразу отметил это в Беатриче, когда она приветствовала его, и в другой даме, когда она изъявила сострадание, и (затем) снова в Беатриче, когда она быстро переместилась к Вергилию в «Комедию», да и в самом Вергилии, встречавшего Данте. «Любовь, — писал Тиндейл[57], переводя святого Павла, — страдает долго и вежливо»; ему была присуща эта щедрость духа, а там, где есть она, есть и любовь. Подобную щедрость являют дамы, этому же учит философия, и риторика должна обладать ей, дабы угождать, и, конечно, (насколько это возможно) созерцание высшей и пламенеющей Любви Духа Святого — это тоже куртуазное действие.

Потребовалось бы произведение намного большего объема, чем «Пир», чтобы разобрать все оттенки добродетели. Но и для автора и для читателя это был бы как раз пример «неубедительной куртуазии».

Прежде чем закончить с трактатами, следует отметить несколько отдельных моментов, не забывая слов самого Данте: «ведь, будь я способен на большее, я и сделал бы большее». В начале второй канцоны третьего трактата он пишет:

Амор красноречиво говорит

О даме, пробудив воспоминанье.

Столь сильно слов его очарованье,

Что восхищенный разум мой смущен.

Владыки сладостная речь звучит

В моей душе, где ожило мечтанье.

И молвила душа: «Не в состоянье

Все выразить, что повествует он!»

И то, что разум видит как сквозь сон,

Оставлю, смысл я не воспринимаю.

Лишь главное пока скажу о ней.

Грозный Амор говорил настолько сложно и тонко, что Данте не смог его понять. «Мысли мои, занятые этой госпожой, не раз готовы были увидеть в ней такое, что я переставал их понимать». Ему трудно было свести воедино все особенности Дамы Окна? Без сомнения. А надо было учесть и ее сострадательность, как еще одну черту общности. Ее свойства контрастировали и дополняли друг друга. Данте не говорит об этом, но нельзя не вспомнить Псалом 18: «Небеса проповедуют славу Божию, и о делах рук Его вещает твердь. День дню передает речь, и ночь ночи открывает знание. Нет языка, и нет наречия, где не слышался бы голос их». Конечно, Данте, пытавшегося понять то, что пока не вмещал его разум, раздражало то, что все его попытки объясниться с читателем, неизменно воспринимаются как свидетельство его сексуальной озабоченности. Он страстно протестовал против такого толкования, а в результате многие из его комментаторов, особенно те, кто воспринимает Даму Окна как обычную живую женщину, забыли о его протестах и увлеклись собственными комментариями к Боэцию, Аристотелю и святому Томасу.

Некоторые женщины действительно демонстрируют особую щедрость духа — куртуазность, вежливость, щедрость, смирение, милосердие. Вера сквозит в любом их жесте, в любом движении, и это сразу понятно. Это та же самая вера, которая была постулирована философами, особенно христианскими. Разве христианство — не учение о богатстве духа и щедрости? Разве учение о Троице, о Воплощении, об Искуплении да и вообще о Небесах и о творении — не учение о щедрости? И понятие об истинном поклонении, — исходящем только от одного человека или взаимном — не есть ли понятие о щедрости? Это великое учение исследует и объясняет богословие, наука, лежащая за пределами всех других наук, как Эмпирей охватывает все другие небеса. Данте говорит во втором трактате: «По своей сущности небо Эмпирей своей умиротворенностью похоже на Божественную науку, которая преисполнена миролюбия; она не терпит ни спора мнений, ни хитроумных доказательств благодаря высочайшей истине своего предмета, а ее предмет — Бог. И Он сам сказал об этом своим ученикам: «Мир оставляю вам, мир Мой даю вам; не так, как мир дает, Я даю вам»[58], «даруя и завещая им Свое учение, которое и есть та наука, о которой я говорю», та наука, благодаря которой «Да не смущается сердце ваше и да не устрашается» (II, XIV).

Современные комментаторы посчитали ненужным и странным выяснять соотношение девяти небес и девяти великих наук, как это делает Данте; они не обратили внимания на то, как стройно и последовательно открываются эти небеса одно за другим и как все это соотносится с Дамой Окна. Не станем и мы разбирать это здесь. Достаточно сказать, что она при первом своем появлении соответствует риторике; ибо красива, убедительна, благородна, а в конечном своем величии соответствует, конечно, богословию и образу Святой Марии. Но женщина, будь она Беатриче? или Дама Окна? или любая другая, становится понятной, потому что она выражает главную женскую идею. Она — «отразилась в очах