Би издала протестующий возглас и замахала рукой.

– Что еще за воздыхатель? – заинтересовался Каш.

– Один местный болтался около нашего судна несколько недель. Симпатичный малый. Я так и не решился ему сказать, что она уже замужем, – прошептал Ротгут, стараясь, чтобы Би его не услышала. – Но в итоге она столкнула его за борт.

– Это сделала не я, а Айен! – крикнула Би.

Я рассмеялась вместе со всеми, однако почувствовала себя обделенной: Би и Ротгут много времени провели в месте, где я родилась и которого совсем не знала. Разумеется, мне было известно, что «Искушение» простояло в этой гавани почти два года. Но слушать, как мои товарищи делятся друг с другом воспоминаниями о том времени, словно читают хорошо знакомую книгу, было выше моих сил. В отличие от Би и Ротгута ни я, ни Кашмир на Гавайях никогда не жили.

Осторожно пройдя по темно-синему глубоководью между коралловых рифов, мы миновали Карантинный остров, узенькую полоску песчаного пляжа на краю бухты, где из жерл гигантских фумигационных печей поднимались вверх клубы серного дыма. Сразу за золотистой песчаной кромкой побережья начиналась пышная растительность, состоявшая главным образом из зарослей бананов с огромными изумрудными листьями, кокосовых пальм, хлебных деревьев с раскидистыми кронами и зарослей бугенвиллеи.

Ротгут громко окликнул экипаж приближающегося к нам лоцманского бота с флагом Гавайского королевства. На палубе его стоял капитан порта – мужчина с бронзовым от загара лицам и густыми усами. Расположившись по правому борту от нас, бот медленно двинулся к берегу. «Искушение» последовало за ним.

Когда мы наконец пришвартовались, капитан порта представился как полковник Иаукеа. Поначалу, когда он увидел за штурвалом Би, которая приветливо помахала ему рукой, на его лице появилось выражение подозрительности. Трудно сказать, чем оно было вызвано – то ли цветом ее кожи, то ли невозможностью с уверенностью определить ее пол. Впрочем, нельзя исключать и того, что что-то показалось ему странным в облике самого нашего судна. Мне не раз приходилось наблюдать, как при виде «Искушения» люди удивленно поднимали брови.

Впрочем, что бы ни думал полковник Иаукеа, это не имело большого значения. Сотрудникам нью-йоркской береговой охраны он и в подметки не годился. Я заявила ему, что «Искушение» – промерное судно, нанятое одной компанией, базирующейся в Сан-Франциско. Вскоре рядом с полковником бесшумно возник Кашмир. Представитель порта обернулся в его сторону, но я тут же повысила голос, чтобы привлечь его внимание:

– Так вот, эта компания собирается построить на восточном побережье Оаху рыбоконсервную фабрику! А может, не на восточном, а на западном.

Увидев, что Кашмир исчез, я вздохнула с облегчением.

Полковник явно принял мои слова за чистую монету. После того как на прощание Кашмир, завладев серебром из кошелька полковника, пожал ему руку, тот окончательно сменил гнев на милость. В частности, весьма дипломатично заявил, что не собирается устраивать на судне даже поверхностный обыск.

На пристани около «Искушения» собралась небольшая толпа: грузчики-китайцы с бритыми головами; изящные местные женщины с блестящими, черными как вороново крыло волосами, державшие в руках корзины с тропическими фруктами; ремесленники, принесшие изделия из кораллов. Почти у всех этих людей – молодых, пожилых, местных, приезжих – на шеях были ожерелья из цветов.

Один светловолосый молодой человек примерно моего возраста с ярко-розовыми пятнами на бледных щеках, прищурившись, внимательно разглядывал наш корабль и что-то быстро писал в блокноте. Для репортера он был слишком юным. Молодой человек чуть повернул голову, и наши взгляды встретились. Он улыбнулся. Я тоже чуть приподняла уголки губ. Он вежливо коснулся пальцами полей своей соломенной шляпы. Внезапно смутившись, я пошла помогать сворачивать паруса.

Сгрудившиеся на пристани местные жители и иностранцы быстро поняли, что ни интересных новостей, ни необычного груза мы не привезли, а немногочисленный экипаж «Искушения» не горит желанием немедленно потратить все свои сбережения на фрукты и сувениры. Толпа рассеялась, а вместе с ней исчез и привлекший мое внимание юноша. Солнце скрылось, и на улицах Гонолулу зажглись газовые фонари. Прежде чем торговцы окончательно разошлись, Каш успел купить дюжину спелых манго себе – это был его любимый фрукт – и экземпляр «Вечернего бюллетеня» для меня. Благодаря ему я установила точную дату – 24 октября 1884 года. Это означало, что мы оказались на Гавайях даже позднее, чем я предполагала. Я вполне могла бы жить здесь в это время, если бы Слэйт меня не похитил.

Теперь гавань из-за множества мачт со спущенными парусами напоминала зимний лес с облетевшими листьями. Пристань освещали зажженные факелы. Огненные блики их пламени блестели на поверхности воды, словно расплавленное золото. Со всех сторон доносились взрывы пьяного смеха. Где-то неподалеку играли на расстроенном пианино. Улицы, ведущие в город, были заполнены моряками, спешившими в местные бары. Я знала, что все они – или почти все – через несколько часов, спотыкаясь, будут брести обратно, во все горло распевая непристойные песни.

Экипаж «Искушения» в полном составе остался на борту, по-спартански поужинал тем, что не успел слопать Ротгут, и запил еду вином из бездонного кувшина, который мы раздобыли, путешествуя по мифической карте Греции. Я взяла с собой за стол газету. Заголовок на первой полосе гласил: «Траур по безвременно ушедшей принцессе Пауахи продолжается». Теперь я поняла, почему флаги рядом с дворцом были приспущены. В статье рассказывалось о том, что местное население вторую неделю предавалось скорби, разделяя горе, постигшее королевскую семью.

– Вот, значит, как, – произнес Ротгут. – А мне поначалу показалось, что у него все получилось.

– Мне тоже, – негромко сказала я.

– Ты знаешь, что именно пошло не так? – поинтересовалась Би.

– Ну, у меня есть кое-какие предположения на этот счет, – ответила я, придерживая пальцем ту строчку на газетной странице, где остановилась. – Я могла бы их проверить – при условии, что вы дадите мне постоять за штурвалом.

– Лучше попроси разрешения у своего отца, – сказала Би, сверкнув ослепительно-белыми зубами.

– Да ладно, тебе, Би! – Я скорчила презрительную гримасу. – Что может случиться?

– У меня имеются на этот счет кое-какие предположения. Но давайте не будем их проверять! – Би расхохоталась.

Ее ответ не был для меня неожиданным. Подобный диалог происходил между нами не впервые. Я снова перевела взгляд на газетную страницу:

– Где это? А, вот. «Тело покойной выставлено для торжественного прощания. Оно укрыто черным покрывалом, искусно изготовленным из перьев птицы о-о…

– Никси-и-и-и!!!

Хриплый голос капитана, донесшийся из его каюты, был похож на ослиный рев. Мы все замерли. У Кашмира изо рта торчал кусок рыбы.

– Никс!!!

Если бы не толстая дверь из красного дерева, мы бы, наверное, оглохли.