Разбросав в стороны грязное белье, я пересекла каюту и открыла стоящий в углу большой кедровый сундук – тот самый, где лежала нарядная одежда и моя карта Карфагена. Порывшись в нем, я отбросила в сторону украшенную бисером пелерину, хлопчатобумажную нижнюю юбку, платье-мантию, которое было бы уместно разве что в Европе эпохи Возрождения, и футболку с надписью «Я люблю Нью-Йорк». Правил, которых мы строго придерживались во время Навигации, было не так уж много, и одно из них гласило, что необходимо одеваться так же, как окружающие. Когда я была младше, во время путешествий в девятнадцатый век я обычно держала волосы под кепкой, и все принимали меня за мальчика. Однако в последние годы подобная маскировка перестала быть убедительной. В Калькутте, где-нибудь неподалеку от пристани, я бы еще могла показаться на людях в брюках. Но если бы я, одевшись подобным образом, здесь, на Гавайях, попыталась войти в магазин, меня бы скорее всего вышвырнули вон… или же сделали какое-нибудь гнусное предложение.

Наконец, мне удалось отыскать в груде одежды длинное черное платье с кружевным воротником. По фасону оно соответствовало тому времени, в котором мы находились, но было шерстяным. Я вспомнила небольшую толпу, встречавшую нас на пристани. Женщины были в платьях светлых цветов, свободного покроя. И никаких корсетов или жакетов – все-таки мы находились в тропиках. Бросив платье обратно в сундук, я достала хлопчатобумажный полосатый сарафан, про который совсем забыла. Он был дюйма на три короче платья и таким тесным, что не застегивался на спине. Но после Калькутты я предпочитала выглядеть немного неаккуратной, нежели обливаться по́том.

Затем настала очередь обуви. Забраковав свои черные викторианские башмаки, я сунула ноги в кожаные туфли без каблуков, отвратительные на вид, но очень удобные. В их швах еще остались следы желтой грязи после посещения нами Индии. Затем я внимательно изучила свое отражение в зеркале, привинченном к стене каюты.

Я была очень, даже слишком загорелой, но на борту корабля, совершившего длительное плавание, избежать этого было невозможно. Мои просоленные морскими ветрами волосы цвета кофе с едва заметным медным оттенком не вполне соответствовали тому, что считалось общепринятым в викторианском обществе. Было очевидно, что в моих жилах течет кровь не только белой расы, но и выходцев из Азии. На Гавайях это не было необычным. А вот когда мы оказывались в Англии девятнадцатого века, я, находясь в обществе Слэйта, нередко ловила на себе косые взгляды – как, впрочем, и он.

Так или иначе, многие детали моей внешности изменить было нельзя. Однако я знала, что на улице, среди людей, буду чувствовать себя вполне комфортно – тем более что я без труда понимала местный разговорный язык. Небольшой огрех во время сборов я все-таки допустила, но сознательно: накинула на плечи шаль. Она не сочеталась со всем остальным, но зато прикрывала раскрытую застежку на спине сарафана. Попытка стянуть ее края с помощью броши не удалась, и я решила – сойдет и так.

Я вышла из каюты и уже хотела ускользнуть с корабля, как это сделал каладриус, но в последний момент меня остановил знакомый голос:

– Хорошие туфли. Очень красивые.

– Черт бы тебя побрал! – с чувством произнесла я и, обернувшись, увидела Кашмира, лежавшего в моем гамаке. – Ты тоже одет не лучшим образом. Это что, та самая рубашка, в которой ты был прошлой ночью?

– Кажется, да. Куда вы собрались?

– На берег. Как и ты.

Кашмир приподнял брови, но уточнять ничего не стал.

– Каждый человек должен делать свои ошибки, а не ошибки других, амира, – наставительно заметил он.

– В таком случае пойдем со мной.

– Вы собираетесь на берег в этом наряде?

– А что с ним не так?

– Похоже, вы брали из сундука что попало, а не подбирали одно к другому. К тому же платье коротковато. – Глядя на мои обнаженные лодыжки, Кашмир игриво подмигнул. – Ваши ступни полностью открыты. Не боитесь, что вас примут за потаскуху?

Ухватив край платья, я приподняла его и продемонстрировала Кашмиру свои коленки. Он сделал вид, будто собирается упасть в обморок.

– Можешь не волноваться. Все-таки сейчас не ранняя викторианская эпоха, а скорее поздняя. Общество стало более либеральным.

– Ну что ж, если вы так считаете, ладно. Только старайтесь держаться подальше от питейных заведений и прочих злачных мест. Если намерены идти по какому-то конкретному маршруту, я помогу вам составить его таким образом, чтобы он был более или менее безопасным.

– Лучше я сама его проложу, – сказала я со смехом.

Кашмир окликнул меня, когда я уже миновала середину трапа:

– Амира!

– Что?

Я оглянулась и увидела, что в мою сторону летит какой-то предмет. Едва не потеряв равновесие, я вытянула руку, чтобы поймать его, и мои пальцы сомкнулись на кожаном мешочке. Внутри него что-то звякнуло. Я выругалась вслух.

– Хахеш миконам, – улыбнулся Кашмир и помахал мне рукой.

– А я тебя не благодарила.

– Просто вы плохо воспитаны. Но я вам это прощаю.

– Откуда деньги?

– Я их честно выиграл. Или азартные игры вы тоже не одобряете?

Я взвесила кошелек на ладони.

– Да, не одобряю. Но не настолько, чтобы вернуть тебе это.

Кашмир громко расхохотался. Он продолжал смеяться, пока я не сошла с трапа на пристань. В этот ранний час улицы были еще пусты. Передо мной находился настоящий старый Гонолулу – такой, каким был до массового нашествия туристов и появления в нем приморских отелей и небоскребов. Местное население все еще говорило на своем родном языке и помнило местные легенды и сказки. Их культура уже была на грани гибели, но пока существовала. Пляж Вайкики оставался обыкновенным болотом, и во всем городе не было ни одного здания выше трех этажей – если не считать церквей, возвышавшихся между барами и борделями.

Это был тот город, в котором я жила бы, если бы моя мать не умерла.

Выйдя с территории порта, я зашагала по плотно утоптанной грунтовой дороге.

СТОИЛО МНЕ ПРОЙТИ НЕМНОГО ВВЕРХ ПО УЛИЦЕ, соединявшей порт и город, как запах рыбы и угля перебил мощный запах спиртного и аммиака. Практически вся Нууану-авеню представляла собой сплошную цепь винных лавок. На улице там и сям стояли зловонные лужи. Время от времени мне приходилось, морщась от отвращения, перешагивать через кучи экскрементов. Повсюду копошились крысы, которые при моем приближении и не думали убегать. Райский пейзаж, что и говорить.

И все же я внимательно смотрела не только под ноги, но и по сторонам, надеясь увидеть что-то… сама не знаю что. Что-нибудь. Хотя мне никогда раньше не приходилось бывать на этой улице, я хорошо помнила карту. К тому же моя память хранила рассказы отца. По улицам, прилегающим к порту, мои родители бродили, держась за руки. Возможно, сейчас я проходила мимо двери дома, в котором они когда-то снимали квартиру. Дойдя до Кинг-стрит, широкой улицы, плавно огибающей дворец, я без всяких колебаний свернула налево, в сторону Чайна-тауна.