Миновав центральную часть города, застроенную красивыми каменными домами с оштукатуренными стенами, я прошла всего квартал и словно попала в другой мир. Теперь вокруг меня теснились грубо сколоченные из досок крохотные жилые хибарки и маленькие магазинчики. Они так плотно прилегали друг к другу, что напоминали пчелиные соты. Нетрудно понять, почему пожар, который должен был случиться в 1886 году, практически полностью уничтожил эту часть города.

Здесь улицы уже не были пустынными. На углу расположилась на одеяле женщина со своим нехитрым товаром – дюжиной половинок кокосового ореха, наполненных свежим кокосовым маслом. Мимо меня прошел в переулок худой мальчик, неся громадную корзину с овощами. Из груды гниющих деревянных обломков, которые когда-то были домом, на меня настороженно взглянула кошка. К ее животу присосались котята. Я осторожно перешагнула через зловонную сточную канаву, по которой уже струились ручейки свежей крови: всего в полуквартале от меня раздавалось заполошное кудахтанье кур, которым рубили головы. Дальше по улице двое мужчин разгружали мешки с мукой с запряженной мулом повозки и заносили их в дверь лавки. Вывеска была аккуратно начертана китайскими иероглифами. Под ней помещался криво написанный от руки английский перевод: «Пекарня мистера Янга».

Не без труда обойдя грузчиков, перетаскивавших мешки, я вошла внутрь и, приблизившись к прилавку, оперлась на него локтями, вдыхая запах сахарной глазури и масла. За прилавком рядами стояли корзины с еще горячими булками и китайскими пирожными. Пекарем оказался пожилой китаец с добрыми глазами. Может, он улыбался моей матери, когда она, стоя у прилавка, вот так же вдыхала запах горячего хлеба – кто знает? Открыв кошелек, я с трудом сдержала возглас удивления: Кашмир дал мне гораздо больше денег, чем я ожидала.

Шагая на север с двумя булками в руках, я увидела бигля – небольшую гончую, дремавшую в грязи. Когда я подошла ближе, собака подняла голову.

– Думаю, ты не откажешься от булочки, – сказала я.

Бигль в ответ лениво вильнул хвостом. Отломив кусок, я бросила его псу. Кусок исчез в одно мгновение. Присев на корточки рядом с собакой, я похлопала его по бело-коричневому боку. В воздух поднялось облачко пыли. Когда я встала, бигль тоже поднялся и дважды тявкнул.

Я бросила ему остатки булки и поспешила прочь. Пес за мной не побежал – хлеб заинтересовал его больше.

Когда я вонзила зубы во вторую булку, первые лучи восходящего солнца окрасили крыши домов в розовый цвет. Что же я пыталась найти, что хотела ощутить? Идя по улицам города, где я появилась на свет, я не чувствовала своей принадлежности к этому месту. Оно не казалось родным. Для меня оно было таким же, как и любое другое.

Какие чувства вызвало у меня осознание этого? Облегчение? Разочарование? Пожалуй, об этом пока рано было говорить.

Мои спина и шея взмокли от пота. Я приподняла шаль и порадовалась, что не воспользовалась шерстяной накидкой.

– Простите, – раздался чей-то голос. Я почувствовала, как кто-то прикоснулся к моему плечу.

Резко обернувшись, я плотно запахнулась в шаль.

Передо мной стоял молодой человек, которого я видела вчера – блондин в соломенной шляпе с черной лентой. Башмаки его были начищены до зеркального блеска. Широко открытые голубые глаза придавали ему несколько растерянный вид – а может, он и в самом деле был растерян. Сделав шаг назад, он наткнулся на шоколадного цвета кобылу, которую держал под уздцы. Мне никогда прежде не приходилось видеть в тропиках такой сметанной белизны кожи, как у незнакомца.

– Прошу прощения, – произнес он. – Я не хотел вас напугать. Вы уронили это рядом с Билли. С псом.

Молодой человек протянул тяжелый кошелек с монетами, который дал мне Кашмир.

Сунув недоеденные остатки булки в карман, я с трудом проглотила непрожеванный кусок и сказала:

– Спасибо. Большое спасибо.

– Не за что, мисс. – Молодой человек поклонился. – Билли – хороший пес, но любит попрошайничать.

– Я бы скорее назвала это вымогательством, – заметила я. – Он ваш?

– О нет. Все, что я могу о нем сказать, – это что, большую часть времени он околачивается в гавани, наблюдая за судами.

В речи молодого человека я уловила какой-то необычный певучий акцент.

– Кажется, в этом вы с ним похожи, – сказала я.

– Что ж, – пожал плечами незнакомец, и уголки его губ приподнялись в кривоватой и смущенной улыбке. – Я не мог пропустить такое зрелище, как прибытие в порт пиратского корабля.

– Мы вовсе не пираты, – рассмеялась я.

– Слава богу! – выдохнул мой собеседник с притворным облегчением. – Вот почему вы заблудились и оказались в Чайна-тауне, а не занялись первым делом разграблением города.

– Я не заблудилась.

– В таком случае вы намного храбрее большинства других туристов. Они считают Чайна-таун весьма небезопасным районом и предпочитают проводить время в более приятных местах.

Я с трудом сдержала улыбку. Акцент показался мне незнакомым, потому что молодой человек говорил так, как говорили англичане в Викторианскую эпоху. А может, все дело было в том, что я давно не общалась ни с кем, кроме членов команды «Искушения».

– Значит, вам кажется, что Чайна-таун – опасное место? Ну, порт, насколько я могу судить, ничем не лучше. И потом, я родилась здесь.

– Неужели? – изумился мой собеседник. – И где же вы были все это время?

Я поколебалась немного, а затем решила дать самый простой ответ:

– В море.

– А! Тогда все ясно.

– Вас удивляет то, что мы никогда не встречались?

– Скорее то, что на вид вы явно нездешняя.

– Внешность бывает обманчива.

Молодой человек взглянул на свои тщательно отутюженные светлые брюки и сверкающие ботинки.

– Верно. – Он рассмеялся. – Должен заметить, что я-то уж точно храбрее большинства местных хаоле – белых. Чайна-таун не менее живописен, чем любая другая часть острова – надо только знать, куда и как смотреть. Не смейтесь. Здесь всегда найдется хороший сюжет для наброска.

Молодой человек положил руку на сердце – вернее, на нагрудный карман льняного пиджака, в котором угадывался блокнот. Пальцы его были покрыты чернильными пятнами.

– Значит, вы художник?

– Только когда меня не видит мой отец.

Я пожала плечами:

– Родственники почти всех великих художников не одобряли их занятий живописью.

– Да. Правда, скорее всего так же обстояли дела и в семьях самых бездарных живописцев.

Я, не удержавшись, хихикнула и прикрыла рот рукой. Молодой человек улыбнулся мне в ответ.

– Любопытно было бы взглянуть на ваши работы, – произнесла я.

– Здесь у меня всего лишь наброски.