class="v">Спросите у жены моей.

И вы тогда понять должны,

хотят ли русские войны.

* * *

Идут белые снеги,

как по нитке скользя…

Жить и жить бы на свете,

да, наверно, нельзя.

Чьи-то души, бесследно

растворяясь вдали,

словно белые снеги,

идут в небо с земли.

Идут белые снеги…

И я тоже уйду.

Не печалюсь о смерти

и бессмертья не жду.

Я не верую в чудо.

Я не снег, не звезда,

и я больше не буду

никогда, никогда.

И я думаю, грешный,—

ну, а кем же я был,

что я в жизни поспешной

больше жизни любил?

А любил я Россию

всею кровью, хребтом —

ее реки в разливе

и когда подо льдом,

дух ее пятистенок,

дух ее сосняков,

ее Пушкина, Стеньку

и ее стариков.

Если было несладко,

я не шибко тужил.

Пусть я прожил нескладно —

для России я жил.

И надеждою маюсь —

полный тайных тревог,—

что хоть малую малость

я России помог.

Пусть она позабудет

про меня без труда,

только пусть она будет

навсегда, навсегда…

Идут белые снеги,

как во все времена,

как при Пушкине, Стеньке

и как после меня.

Идут снеги большие,

аж до боли светлы,

и мои и чужие

заметая следы…

Быть бессмертным не в силе,

но надежда моя:

если будет Россия,

значит, буду и я…

АНАТОЛИЙ ПЕРЕДРЕЕВ

(р. 1934)

БАНЯ БЕЛОВА

1

В нелучшем совсем состоянье своем

Я ехал к Белову в родительский

дом.

Он сам торопился, Василий Белов,

Под свой деревенский единственный

кров.

И гнал свой «уазик»

с ухваткой крестьянской

Сначала — по гладкой, а дальше —

по тряской.

Везли мы с собой не гостинцы, а

хлеб…

И ехали с нами Володя и Глеб.

Володя, в свой край нараспашку

влюбленный,

И Глеб присмиревший, с душой

затаенной…

В начале пути нам попалась столовка,

Где жалко себя и за друга неловко.

Каких-то печальных откушали щей

И двинулись дальше дорогой своей…

И вот предо мною

зеленый простор

Величье свое бесконечно простер.

Стояли леса, как недвижные рати,

В закатном застывшие северном

злате.

Сияли поля далеко и прозрачно…

Но было душе неуютно и мрачно.

Бескрайние эти

великие дали

Мне душу безмолвьем своим

угнетали.

Я видел, как дол расстилался за

долом,

Какой-то сплошной тишиной

заколдован.

И реки пустынные — Кубена…

Сить…

Здесь некому вроде и рыбу ловить.

Среди их привольно катящихся волн

Хоть чья бы лодчонка,

хоть чей-нибудь челн!..

Густела в полях вечереющих мгла.

И странные нам попадались дома.

Они величаво из мглы возникали,

Как будто их ставили здесь великаны.

Наверное, ставили их на века —

Такая во всем ощущалась рука.

Такое надежное крепище бревен…

Но облик их был и печален, и темен.

Ни света из окон, ни дыма из труб,

Безмолвен был каждый покинутый

сруб.

И мрачно они средь полей

возвышались.

Куда же хозяева их подевались?!

Но каждый об этом угрюмо молчит…

И молча мы едем в глубокой ночи…

Но вот наконец нас хозяин привез

В деревню свою под сиянием звезд.

2

 По-черному топится баня Белова,

Но пахнет березово, дышит сосново.

На вид она, может быть, и неказиста,

Зато в ней светло, и уютно, и чисто.

Когда в ее недрах всколышется жар,

Она обретает целительный дар.

Она забирает и тело, и душу,

Все недуги их извлекает наружу.

Любую усталость, любой твой

кошмар

Вбирает в себя обжигающий пар.

И, весь разомлев,

ты паришь невесомо,

Забыв, что творится и в мире, и

дома…

И с пышущей полки встаешь,

обнажен,

Как будто бы заново в мире рожден.

Как будто бы вёсь начинаешься

снова…

По-черному топится баня Белова.

3

И светлая

взору предстала деревня,

Живая деревня в краю этом древнем.

Из сказки забытой, казалось, возник

Ее отуманенный временем лик.

Темнели на избах высоких узоры,

И окна синели, как жителей взоры.

Распахнутый миру —

входи на порог! —

Под небом пустынным жилой

островок.

Казалось, один он остался на свете

Затем лишь,

чтоб путника в мире приветить.

Хоть много чего сохранить не смогла,

Но душу деревня еще сберегла.

Наверно, вовеки она не иссякнет,

Раз вынесла столько погибели

всякой.

Наверно, вовеки она не исчезнет,