ни копыт, разве что завитки волос на месте возможных рожек. Нет даже шпаги или петушьего пера Мефистофеля. Никакой бутафории. Обнаженное тело отнюдь не атлетическое, худое и вместе с тем очень сильное. Он сидит высоко и на мир смотрит сверху, внимательно и равнодушно. В его лице – всезнание, скепсис, мысль. <…> Подобие этой позы Воланд занимает и в самом начале романа в час своего первого появления на Патриарших: «…чему-то снисходительно усмехнулся, прищурился, руки положил на набалдашник, а подбородок на руки» [24]. Но самое интересное в этой скульптуре как раз то, что в ней читается именно тот самый ответ, какой был дан Мефистофелем Фаусту на его вопрос об имени злого духа, поскольку задачей автора скульптуры было смастерить ее так, чтобы, глядя на нее, человек сразу же задавался этим же вопросом и получал от фигуры тот же ответ.

Какое же это тогда имеет отношение к тому, как Михаил Булгаков смотрел на Воланда?

По собственному признанию автора, «у Воланда никаких прототипов нет» [25]. Это значит, что, по замыслу Михаила Булгакова, Воланд сам служит прообразом всех имеющихся дьяволов в любой религии, веровании или культуре, а не наоборот – они для него. Воланд – это перводьявол, протодьявол или прадьявол, которому человек все время дает бесчисленные имена, называя его то сатаною, то дьяволом, то чертом, то лукавым, то губителем или как-нибудь еще. Воланд – это даже не Мефистофель, которого придумал Иоганн Гете для своей поэмы «Фауст», каковая лично упоминается Воландом: «Неужели вы не хотите, подобно Фаусту, сидеть над ретортой в надежде, что вам удастся вылепить нового гомункула?». Настоящего же имени дьявола никто из людей не знает, которое бы точно указывало на то, кто такой тот, кому даем все эти имена. Михаил Булгаков же попытался в своем романе показать образ сатаны без какой-либо примеси воображения и личного к нему отношения любого человека. Иными словами, он хотел очистить дьявола от всех человеческих предрассудков. Вот кто такой Воланд в глазах его автора.

Обратим внимание, что то имя, которое носит сатана Михаила Булгакова, это имя не личное, как, например, Антоний, Вероника, Елизавета или созвучное Воланду Роланд, а имя родовое, то есть обыкновенная фамилия, как, мы, например, являемся Петровыми, Беловыми, Сидоровыми или Кузнецовыми. И об этом свидетельствует весь текст романа.

Когда, например, Воланд показывал свои документы Берлиозу, то Иван тогда смог разглядеть только «начальную букву фамилии» владельца бумаг. А житель нехорошей квартиры Степан Богданович Лиходеев силился вспомнить фамилию неизвестного гостя, и, поскольку от него ничего нельзя было добиться, Воланду пришлось ее озвучить: «Как? Вы и фамилию мою забыли? – тут неизвестный улыбнулся»; «Профессор черной магии Воланд, – веско сказал визитер, видя Степины затруднения, и рассказал все по порядку» (гл. 7). Наконец, следствие, прибыв в театр Варьете, первом делом пыталось выяснить фамилию заграничного мага:

«Как фамилия-то этого мага? Василий Степанович не знает, он не был вчера на сеансе. Капельдинеры не знают, билетная кассирша морщила лоб, морщила, думала, думала, наконец сказала:

– Во… Кажись, Воланд.

А может быть, и не Воланд? Может быть, и не Воланд, может быть, Фаланд. Выяснилось, что в бюро иностранцев ни о каком Воланде, а равно также и Фаланде, маге, ровно ничего не слыхали» (гл. 17).

В первоначальных вариантах романа мы находим вообще, кроме фамильного имени, и личное имя Воланда. Сначала Михаил Булгаков назвал его библейским Велиаром: «Затем, обращаясь к Иванушке, Велиар Вельярович Воланд (так отрекомендовал себя иностранец) говорит…» [26], затем – Азазелло, как будущего рыжего демона, который на тот момент был Фиелло: «Словом, он, Степа, вчера заключил действительно контракт с иностранным фокусником – господином Азазелло Воланд. И господин Азазелло Воланд, что было видно из косой надписи на контракте, деньги получил» [27]. А в очень раннем черновом варианте, носящем название «Копыто инженера», на карточке Воланда было написано следующее: «D-r Theodor Voland» [28].

Имя и фамилия Мастера не указаны в романе по той простой причине, что Иван их вообще не знал, а Михаил Булгаков был очень заинтересован в том, чтобы связь главного героя с его романом о Пилате была как можно теснее, прочнее и крепче. Если бы было указано какое-либо имя Мастера, то его титул, если можно так выразиться, приобрел бы второстепенное значение. Неслучайно этот титул пишется с маленькой, а не с большой буквы. Михаилу Булгакову было глубоко важно, чтобы Мастер для читателя был только мастером или автором романа о Пилате и больше никем. Вот основная причина, по которой Михаил Булгаков не упоминает имя и фамилию этого героя.

Имя же Воланда не озвучено в романе уже по другой причине, и при этом, однако, нельзя сказать, что оно совсем отсутствует. Имя Воланда не озвучивается прямым образом в книге лишь затем, чтобы читатель счел этого персонажа романа не кем иным, как именно прадьяволом и протосатаною, о чем было сказано выше, – прообразом всех злых личных начал, злых духов и злых богов, какие знает мир от древности до сегодняшних дней [29].

Настоящее же личное имя Воланда звучит все в том же самом эпиграфе к роману. Тот самый вопрос Ивана «так кто ж ты, наконец?» можно в определенном смысле перевести или передать так: «как твое имя?», или: «как тебя зовут?», то есть, по Михаилу Булгакову, тот, кого именуют дьяволом, сатаною, князем тьмы и чертом, есть «часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо». Вот это и есть подлинное имя сатаны без всякой примеси индивидуального или коллективного отношения к духу зла. Как Мефистофеля Иоганна Гете, как духа зла Марка Антокольского, так и Воланда Михаила Булгакова объединяет это необычное имя, не умещающееся в одно слово.

Только не стоит тут делать слишком поспешный и крайний вывод, что будто бы фамилию Воланд нельзя никогда применительно к булгаковскому сатане воспринимать как обыкновенное имя. Паспорт и любой документ Воланда нужно рассматривать в романе лишь как необходимость как можно лучше тому слиться с людьми и казаться им человеком. У главного помощника этого персонажа тоже имеется наряду с простым именем обычная фамилия, которая воспринимается читателем исключительно как личное имя: Коровьев для нас Коровьев, а не Фагот, и зовут его не Фагот, а Коровьев, хотя должно быть ровно наоборот. Мы зовем этого беса Коровьевым точно так же, как мы зовем рыжего демона Азазелло, а шута князя тьмы – Бегемотом. И здесь никакой ошибки и заблуждения