нет. В 13-й главе есть даже такая строка: «Скажи мне, любезный Фагот, – осведомился Воланд у клетчатого гаера, носившего, по-видимому, и другое наименование, кроме «Коровьев», – как по-твоему, ведь московское народонаселение значительно изменилось?». В строгом же смысле, однако, оба имени (Воланд и Коровьев) служат фамилиями их носителям, почему по всему тексту романа хорошо видно, что никто к Воланду и к Коровьеву не обращается по их фамилиям: первого звали чаще всего мессиром, а второго – Фаготом или рыцарем. Что же касается настоящего имени Воланда, то оно, как мы выяснили, зашифровано в эпиграфе к роману, а вернее, находится в нем.

Таким образом, Воланда, а также его демонов в лице Коровьева, Азазелло и Бегемота следует называть силой, что вечно хочет зла и вечно совершает благо. Именно это имя точнее и лучше других говорит о том, кто они такие. При этом ясно, что их так можно называть в силу их происхождения – они не люди, а духи, и притом темные. Будь они людьми, они бы не смогли носить то имя, которое озвучил Фаусту Мефистофель. Но кто такие духи, если они не только просто те, кто не принадлежит к нашему миру и не называется людьми? И в романе есть несколько деталей, которые дают нам ответ на этот вопрос. Правда, видимость таких деталей зависит от внимательности читателя.

Можно, например, заметить, что тот видимый вид, который имеет каждый демон «Мастера и Маргариты», является только неким отражением индивидуальности конкретного беса или его характера. Все демоны в романе – Воланд, Коровьев, Азазелло и Бегемот, а также Абадонна – одинаковы, но при этом по-своему индивидуальны. Ко всем к ним даже отношение (не личное, а то самое общее [30]) у человека всегда одинаково, независимо от того, каков сам демон (на это стоит, нет, следует обратить внимание!). Будь Воланд и его присные реальными людьми, они бы имели именно тот самый облик, который они приняли, явившись в Москву: Бегемот был бы толстяком с лицом похожим на кошачью морду, Азазелло – грубым и прямодушным человеком и обворожительным рыжеволосым мужчиной, Коровьев – яркой и откровенной личностью, а Воланд – солидным, умным и обаятельным брюнетом зрелых лет с низким голосом и жуткими глазами. Как можно увидеть, наличие демона Бегемота в романе только подтверждает сказанное. Ведь он представляет собою ходячего на задних лапах, говорящего кота, подобных которому не бывает в природе, а между тем этот образ есть лишь отражение его внутреннего мира, и от кота в нем ничего нет, кроме кошачьего воплощения. Мы, таким образом, к Воланду не можем не относиться так, как мы относимся к его демонам. Он для нас такой же, как и Азазелло, и Коровьев, и Бегемот. Мы относимся к нему по-другому лишь в том смысле, в каком он по своему внутреннему миру отличается от них и по-своему глубоко индивидуален.

Но самое интересное и главное – очень важное – можно обнаружить в Воланде как духе то, что он со своими демонами является бесполым существом. Не кажется ли очень странным или хотя бы просто непонятным, что в таком романе как «Мастер и Маргарита», в романе, наполненным демонами, духами, нечистой силой и всякой чертовщиной, в романе, где потусторонний мир сосуществует с человеческим, почему-то нет никаких демонесс, чертовок и дьяволиц? Почему их там нет? А между тем ими переполнены мифологии древних народов, мистические истории, рассказы и легенды о сношениях человека с дьяволом, а сегодня – различное фэнтези и современный кинематограф, основанные на тех же мифологиях древности. Кто не слышал, например, о суккубах – соблазнительницах мужчин? Или о Лилит, которая, по апокрифическому преданию, была первой женой Адама, а значит – человеком, но впоследствии в сознании некоторых людей стала демоном. И Михаил Булгаков об этом точно знал, и об этом можно говорить с полной уверенностью. Но при этом он почему-то не включил ни одну чертовку в свою книгу. Почему? Ведь даже Гелла, которая является таким же членом свиты Воланда, как и три демона, входящие в нее, – это не демон, а самый настоящий человек. Она такая же женщина, как и Маргарита. Это говорит о том, что в мире духов нет и не может быть полового деления. Половое деление существует только в нашем мире и было бы в нем всегда, если бы даже не была создана женщина. Просто оно было бы в нем не актуально, а потенциально. Поэтому Воланд, как мы уже говорили в 1-й главе, есть не только не человек, но еще и не мужчина. Быть мужчиной – значит уже быть человеком, и когда мы видим перед собою человека, значит, мы вместе с тем видим и мужчину (или женщину). Берлиоз и Иван – это не только просто люди, но и мужчины, а Азазелло и Коровьев – просто духи, бесполые существа. Так что напрасно Бегемот старался увидеть в своей подруге Гелле демона: «Оттащите от меня взбесившуюся чертовку! – завывал кот, отбиваясь от Геллы, сидевшей на нем верхом» (гл. 24).

Сам Воланд два раза свидетельствовал, что духи по природе – бесполые, незнающие полового деления существа. В первый раз это было, когда он говорил с буфетчиком Соковым: «Совсем худо, – заключил хозяин, – что-то, воля ваша, недоброе таится в мужчинах, избегающих вина, игр, общества прелестных женщин, застольной беседы. Такие люди или тяжко больны, или втайне ненавидят окружающих. Правда, возможны исключения. Среди лиц, садившихся со мною за пиршественный стол, попадались иногда удивительные подлецы! Итак, я слушаю ваше дело» (гл. 18). Во второй раз это было после бала, когда Воланд беседовал с Маргаритой: «Ну, что же, смелее! – поощрял Воланд, – будите свою фантазию, пришпоривайте ее! Уж одно присутствие при сцене убийства этого отпетого негодяя-барона стоит того, чтобы человека наградили, в особенности если этот человек – женщина. Ну-с?» (гл. 24). Обратим внимание, как Воланд говорит Маргарите: «…чтобы человека наградили, в особенности если этот человек – женщина». Это очень важные слова, в них надо лишний раз просто вчитаться и вдуматься. И есть еще одно место в романе, где есть свидетельство, но уже не Воланда, а Ивана, что женщина может быть только человеком: «Э, Прасковья Федоровна! Вы такой человек правдивый…», – говорил фельдшерице поэт после прощания с Мастером, сказав через несколько секунд о Маргарите следующее: «Я так и знал! Я уверяю вас, Прасковья Федоровна, что сейчас в городе еще скончался один человек. Я даже знаю, кто, – тут Иванушка таинственно улыбнулся, – это женщина» (гл. 30).