стульев. Минут через пять Александр Петрович прекратил печатать, закрыл ноутбук и обратился ко мне:

— Как прошла встреча с бабушкой? Чем-нибудь порадуешь?

— Пока что лишь тем, что она обещала найти адвоката, — ответил я.

— И как думаешь, каковы шансы на успех этого предприятия?

— О шансах судить не возьмусь, но могу сказать, что бабушка бросит на это все силы и поднимет все связи.

— С чего ты так решил?

— А она или вообще не делает, или делает основательно. На мою просьбу поговорить с отцом, ответила отказом, а вот адвоката пообещала найти. Поэтому если он жив, то найти должна. Но вот жив ли?

— Хороший вопрос. Мне он тоже пришёл в голову почти сразу, — сказал кесарь. — Но ты же не думаешь, что я тебя сюда позвал только для того, чтобы спросить, как ты поговорил с бабушкой?

— Я на этот счёт вообще ничего не думал, — признался я. — Вы сказали, прийти к девяти — я пришёл.

— Похвальная исполнительность, — заметил кесарь улыбнувшись. — Но у меня к тебе будет ещё одна просьба. На этот раз посложнее.

— Всё, что в моих силах, я сделаю.

— Я знаю и ценю это. Но задание будет непростым. Я хочу, чтобы ты встретился со своим отцом и передал ему послание от меня.

— Думаю, это возможно, — сказал я. — Стопроцентной гарантии, конечно, нет, что отец будет со мной встречаться в свете всего происходящего. Он явно сейчас сильно занят, но я попробую.

— Важно, чтобы ты успел до возобновления боевых действий.

— Это я понимаю. Если Вы сейчас дадите мне послание, я прямо отсюда поеду в Петербург.

— Послание будет устным, — сказал Романов и, заметив моё искреннее удивление, пояснил: — Ты передашь ему моё предложение. Если он ответит на него отказом, я не хочу, чтобы остался документ, подтверждающий, что я такое предложение делал.

— Я Вас внимательно слушаю, Александр Петрович.

— Передай своему отцу, что я готов предложить Санкт-Петербургу очень широкую автономию. Де-факто она уже существует, но я готов это закрепить официально. Скажу больше, я готов даже заключить с Петербургом конфедеративный договор. Это большой риск, так как подобного сразу же потребует и Москва, но, мне кажется, гражданская война — хуже.

— Простите, но я не совсем понял, что я должен передать отцу, — сказал я. — Ваше предложение автономии или конфедеративного договора? Насколько я понял, это разные вещи, и я боюсь напутать.

— Передай, что ради недопущения гражданской войны, я готов на широкую автономию Петербурга вплоть до конфедерации. И не когда-то в будущем, а прямо сейчас. И я готов прибыть на переговоры в Петербург.

— В Петербург? — переспросил я. — Но это опасно.

— Я готов встретиться с твоим отцом в поместье княгини Белозерской, если она согласится принять нас и обеспечить мне гарантии безопасности.

— Думаю, она согласится. Бабушка не хочет переубеждать отца, но она тоже против войны.

— Тогда поспеши. У нас мало времени. Только сначала поговори с бабушкой, сможет ли она нас принять. В другое место в Петербурге я ехать не рискну.

— Я прямо сейчас отправлюсь. Но разрешите задать один вопрос.

— Да хоть десять задавай, — сказал кесарь. — Только быстро.

— Про Аню Васильеву не было каких-нибудь новостей?

— Аней и её похищением сейчас занимается Иван Иванович. Так как он мне с утра ещё не звонил, значит, новостей пока нет. Он сейчас в Москве, должен встретиться с графом Васильевым и кое-что проверить. Но…

Александр Петрович ненадолго замолчал, видимо, пытался подобрать слова покорректнее, и в итоге сказал:

— Мне кажется, ей уже не помочь.

— Но как же так? — воскликнул я, не сдержав эмоций.

— Увы, — произнёс кесарь и развёл руками. — Если она рассказала Денисову про Польшу и про ваш побег, а она, скорее всего, рассказала — тому есть много косвенных подтверждений, то она является очень важным свидетелем.

— Свидетелем чего?

— Того, что Денисов знал про спецоперацию и, скорее всего, про похищенного вами поляка.

— Вы думаете, это дед Глеба передал немцам информацию?

— Я лишь допускаю, что он мог это сделать, так как имел такую возможность.

— И теперь он опасается, как бы Аня кому-нибудь ни рассказала, что он знал о нашем побеге из Восточного и о Яроше?

— Да. Но боюсь, она уже никому ничего не расскажет. Мне жаль.

— Но неужели вообще нельзя ничего сделать?

— Иван Иванович пытается. Но ты же понимаешь, что мы не можем просто завиться к Денисовым и сказать: отдайте Аню. Они нам скажут то же, что и её родителям: Аня в Париже, будет через две недели. А в течение этих двух недель нам сообщат о несчастном случае на отдыхе.

— Но зачем её убивать? Денисов мог ведь её просто запугать, я уверен, Аня не стала бы болтать лишнего в таком случае.

— Но тебе же хотела рассказать?

— Видимо, потому и хотела, что никто не собирался с ней договариваться, и она ощущала опасность.

— Ты пойми, Роман, у неё в принципе не было шансов выжить, после того как она рассказала Денисову про Польшу, — сказала кесарь.

— Это я понимаю, но я не могу понять, зачем она ему это всё рассказала?

— Возможно, не по своей воле. Он вполне мог её заставить это сделать при помощи магии.

— Но это же переходит все границы! С чего вдруг он решил это с ней сделать?

— Тут его понять как раз таки можно: наследник, будущий глава рода берёт в жёны девушку, которая неизвестно где пропадала полтора года. Решил проверить. А когда проверил, узнал, что будущая жена его внука полтора года жила с тобой. И в прямом, и в переносном смысле этого слова. А такая невеста Денисовым не нужна. Демид Давыдович — орк старой закалки. Для него это позор.

— Но почему тогда он не отменил свадьбу? — удивился я. — По логике должен был. Но не отменил.

— Отмена свадьбы по такой причине — тоже позор. Совсем другое дело, если невеста до этой свадьбы просто не доживёт. Гибель невесты, неожиданная и трагическая — лучший выход для Денисовых в сложившейся ситуации. Поэтому у Ани в принципе не осталось шансов, после того как она рассказала о Польше и об отношениях с тобой. А если Демид Давыдович её допрашивал при помощи магии, то она рассказала всё.

Александр Петрович ещё раз развёл руками и добавил:

— Но пока это лишь мои предположения.

— Они слишком хорошо объясняют всё, что произошло в последнее время, поэтому, скорее всего, так всё и было, — сказал я. — И мне стоит теперь быть осторожнее с Глебом. Не думаю, что он мне такое простит несмотря