данного факта[306]. Теган не был непосредственным свидетелем происходившего. Конечно, он мог получить некоторые сведения от своих более осведомленных информаторов. Однако, по всей видимости, это сообщение мало соответствовало реальности. Скорее всего, в нем реализовались господствующие представления о короле и его функциях, которые в момент коронации должны были озвучиваться и тем самым актуализироваться. Не забудем, что Теган писал свой труд во второй половине 30-х гг. IX века, несколько лет спустя после Парижского синода, на котором данные представления были сформулированы уже отчетливо. Даже если Теган не знал, как было на самом деле, то он не сомневался в том, как это должно было быть. Более того, по-видимому, непреодолимой границы между тем и другим для него не существовало, что вообще довольно характерно для раннесредневековой историографии. Поэтому неверно было бы считать описание коронации сознательной фальсификацией. Создавая образ Людовика, Теган отразил некоторые господствующие ментальные установки. Он не преминул упомянуть, что, взойдя на трон, его герой “разделил между священниками и бедными (они стоят в одном смысловом ряду!), чужестранцами, вдовами и сиротами” все отцовское наследство (8); проявлял неустанную заботу о Церкви, подтвердил все церковные привилегии, сделанные его предшественниками (10); исправил все злоупотребления, “совершенные несправедливыми чиновниками, графами и наместниками” по отношению к pauperes (13), т. е. к тем, кто не в состоянии защитить себя сам. Иными словами Людовик совершает то, что как раз и должен делать идеальный правитель, в чем он поклялся, получая меч и корону.

К началу IX века под властью франков оказалось огромное количество земель. Дальнейшее расширение границ королевства стало практически невозможным. Это нашло свое отражение в постепенном изменении политической идеологии. На смену ветхозаветному королю-воину, беспощадно карающему врагов “нового Израиля”, — а именно таким виделся современникам Карл[307], — приходит король-миротворец, rex pacificus. Он решает уже другие задачи и стремится не к новым завоеваниям, а к удержанию достигнутого. В описании Тегана император всячески добивается сохранения внутреннего мира. Он раскрывает заговоры “дурных людей” (22); выступает арбитром в споре верховного понтифика и римского народа (24); подавляет сепаратистские выступления бретонцев (25, 31) или собственных сыновей (39, 41). Но в целом все королевства и народы, не только христианские, но и языческие, сами покоряются его власти, желая сохранить мир (9, 11, 14). Людовик распространяет христианство среди язычников-болгар (32) и данов, даже собственноручно (как священник!) крестит их конунга Хериольда (33). Конечно, он ведет войны. На границах империи сражается с сарацинами и славянами (15, 27, 34). Но эти войны вполне уживаются с идеями мира, поскольку ведутся против язычников — слуг Сатаны и носят не столько прагматический (покорение новых земель), сколько священный и потому справедливый характер, ибо прежде всего способствуют распространению христианства[308]. Теган перечисляет далеко не все военные походы и столкновения, да и об упоминаемых говорит кратко. Отметим еще раз, что дотошное изложение истории, простая фиксация фактов для него не являются самоцелью. Он создает образ короля, который стремится к сохранению мира и защищает Церковь и pauperes как носитель светского меча — в судебном, административном и военном отношениях. Неважно, что действительность мало соответствовала желаемому.

В каролингскую эпоху король приобретает и некоторые специфические епископские полномочия. Процедура помазания св. миром в момент коронации, появившаяся во Франкском королевстве при Пипине Коротком (754 г.) и копировавшая обряд миропомазания епископов, делала королей причастными к высшей божественной мудрости (sapientia). Подобно епископам, они обретали возможности постигать промысел Божий, получали некое иррациональное знание, которое позволяло им быть священниками (oratores)[309]. Вместе с тем король становился единственным мирянином, который имел привилегию сослужить в литургии, распевая псалмы. Первым, кто начал это делать, стал Карл Великий. Эйнхард сообщает, что его герой часто “пел вместе с другими тихим голосом”[310]. Аналогичным образом Людовик в описании Тегана не только ревностно молится, но и ежедневно поет псалмы (20). По-видимому, с этим связано и то обстоятельство, что со второй половины VIII века короли начинают овладевать грамотностью и самостоятельно читают священные тексты, прежде всего Библию. В глазах современников миропомазание автоматически наделяло их способностью правильно понимать глубинный смысл Писания и богословской литературы (19). Однако епископская идеология, под влиянием которой на рубеже VIII и IX вв. складывается королевский этос, не была единственным его источником. Огромное воздействие на его формирование оказала также монашеская доктрина[311]. С 90-х годов VIII века после некоторого перерыва вновь оживляется монашеское движение. Прежде всего это было связано с деятельностью Бенедикта Анианского. Аквитанский вестгот Витица, при крещении принявший имя Бенедикт, организовал в своем родовом поместье Аниане образцовый монастырь со строгим распорядком в духе бенедиктинского устава. Вскоре он попытался реформировать другие близлежащие монастыри. Его личные устремления совпали с более широким движением за реформу Церкви, развернувшимся при Карле Великом и имевшим целью, с одной стороны, унифицировать внутри-церковные распорядки, а с другой, повысить моральный облик клира. Ибо только единая Церковь, опирающаяся на прочное моральное основание, была способна сохранить единство populus christianus и вести его к спасению. Огромная роль здесь отводилась монашеству. Усилия Бенедикта оценили по достоинству и пригласили на франкский синод 794 года, который был посвящен главным образом этим проблемам.

Постепенно монах из Аниана начал заниматься реформированием монастырей по всей Аквитании. Людовик, будучи с 781 по 814 г. аквитанским королем, приблизил его ко двору и оказал всяческую поддержку. Он и сам имел несомненную склонность к монашескому образу жизни, помногу часов молился, касаясь лбом холодного пола, распевал псалмы и читал Священное Писание. Государственными делами, напротив, занимался с неохотой и предпочитал перекладывать их решение на приближенных[312]. Подобную привычку он сохранил и позднее, уже став императором (19-20). Постепенно влияние Бенедикта, а также других видных деятелей аквитанской церкви, вроде аббата Элизахара, на молодого короля стало очень значительным. Унаследовав трон после смерти отца, Людовик оказал Бенедикту всяческую поддержку в проведении реформы теперь уже по всей империи. На Аахенском синоде 817 года был выработан единый монастырский капитулярий, утверждавший единообразное и строгое соблюдение устава св. Бенедикта[313]. Людовик не оставил этого начинания и после смерти анианского аббата в 821 году.

Бенедиктинский идеал оказал огромное влияние на формирование облика благочестивого императора. И дело здесь не только в личных склонностях Людовика, но и в том, что монашеский идеал вообще обладал высоким авторитетом прежде всего в среде социальной элиты. Его ярко выраженный аристократизм сохраняется и позднее[314]. Что же устанавливал бенедиктинский устав, выработки каких качеств добивался?

Прежде всего, в духе аскетизма он предписывал