— Это уж совсем ума лишиться нужно, чтобы такие дары кому попало делать! — С тем Маурина подъехала поближе и потыкала концом копья в уложенные над ушами косы Изоры, как бы проверяя — не наваждение ли это. Изора шарахнулась, а искра подала хозяйке какой-то тайный знак.

— Берегись! — удержал мастер Ожьер Ансельма, который тоже устремился к белокурой волшебнице. — У нее силы довольно, чтобы тебя узлом завязать и на сухой осине подвесить!

— Довольно! — подтвердила Изора. — Ну что, померимся?

А Жалобный Маг между тем играл да играл, а люди слушали, и слезы у всех текли градом. Даже у тех, кто тщательно заткнул уши пальцами.

— Чего ты хочешь? — спросил мастер Ожьер.

— Места! — немедленно ответила Изора. — Чтобы меня приняли в содружество магов и волшебниц, чтобы я могла жить в Септимании при королевском дворе и ремеслом своим заниматься.

— А какое твое ремесло? — полюбопытствовал мастер Ожьер. — Чему ты обучена? Собираешься ли ты лечить рожениц и младенцев, как майстра Антуанетта, которой все мы что-то давно не видели? Или ты хочешь заведовать погодой, снегом, дождем и засухой, как это делал мастер Жербер, тоже, кстати, неведомо куда сгинувший? Или по дорогам бродить, добрым людям обувку чинить да при каждой паре башмаков добрый совет давать, чем я сам никогда не брезгую?

Услышав свои имена, тетка Туанетта и отшельник словно бы опомнились. Ибо имя, произнесенное простым человеком и произнесенное магом, — это вовсе не одно и то же, как полагают простаки. Ежели ты творишь что-то нелепое, или идешь не тем путем, или вовсе тебе кто-то голову заморочил, люди могут звать тебя сколько угодно, а вот выговорит твое имя носитель силы — и сразу как бы просыпаешься от дурного сна.

— Хочу быть советчицей, — покосившись на Маурину, решила Изора.

Видя, что мастер Ожьер на нее с мечом не кидается, она так поняла, что с ней ему и впрямь не сладить.

— Советчицей, как майстра Маурина? — уточнил мастер Ожьер.

— Почему бы и нет? Ума у меня довольно…

— Вот ума-то у тебя как раз и не довольно, — вмешалась в размеренную беседу Маурина. — Ты полагаешь, что если заклятьями, у мастера Жербера украденными, вооружилась, да силу моей подруги Антуанетты в лютню затолкала, то всё сие ум тебе заменит? Ум-то, голубушка, не украсть! Хватит! Наслушались мы тебя, советчица! Мастер Ожьер, позволь с ней сразиться!

— В честном бою? — уточнил маг.

— В честном, — подумав всего одно мгновение, отвечала Маурина. — Это наше женское дело. Тебе ее лупить мечом непристойно, а я и в глазки коготками вцепиться могу!

И зашипела очаровательная колдунья, как крайне возмущенная кошка. И соскочила с коня. И для начала метнула перед собой сноп голубого огня, который всё же был не ярче ее разгоревшихся синих глаз.

Изора хотела было отбиться тем единственным, что можно противопоставить действительно голубому огню, — ледяным щитом, изобретением мастера Жербера, но не смогла произнести заклятие четко и безупречно. Вместо щита рухнул ей в руки большой снежный ком, наподобие тех, какие зимой детишки катают, и она, растерявшись, даже не догадалась метнуть это сомнительное приобретение в Маурину, а просто уронила.

И стало ей ясно, что поединка она не выдержит.

И сотворила она то, что действительно выучилась делать, кроме разве что музыкальных проказ при участии Жалобного Мага.

Вдруг в глазах у Маурины, мастера Ожьера и Ансельма замельтешило. И мельтешение пронеслось едва ли не со свистом через весь двор. А там, где только что стояла Изора и сидел со своей лютней Жалобный Маг, было пусто.

— Это что еще такое? — возмутился мастер Ожьер.

— Это она торопливое заклятие на себя накинула, — объяснил мастер Жербер. — Чтобы двигаться вшестеро быстрее.

Он стоял посреди браконьеров, опустив голову, и никак не мог заставить себя поглядеть в глаза старым своим друзьям, примчавшимся на помощь.

— Твое?

— Мое…

Мастер Ожьер сошел с коня, отдал меч Ансельму и неторопливо направился к мастеру Жерберу.

— Ну-ка, ну-ка, на что это ты сделался похож? И как так вышло, что мы все вместе отыскать тебя не сумели?

— На мне заклятие неприметности… сильное… — хмуро объяснил мастер Жербер. — Я еще раньше над ним работал.

— Что же ты никого на помощь не позвал? — спросила Маурина.

Ответа она не получила.

— Стыдно было? — Она подошла поближе, чтобы заглянуть отшельнику в глаза.

— Нет! Я сам!.. Сам!.. По доброй воле отдал!.. И заклинания, и всё прочее! — Мастер Жербер выпрямился и смотрел не в глаза майстре Маурине, а куда-то вверх, полагая, что тем самым выражает наивысочайшую степень гордости.

— Всё отдал, а сам с пустыми руками остался, — подытожил мастер Ожьер. — Ну что же, поедем твои заклинания и твою силу из дурных рук вызволять. А если тут еще кто-то тихонько стоит, неприметным заклятием прикрываясь, так добро пожаловать с нами вместе. Может, и тому молчуну что хорошее перепадет…

Это столь явно относилось к тетке Туанетте, что она развеяла неприметность и открыто вышла из толпы браконьеров вперед.

И раздался тут восхищенный мужской свист.

Собственно говоря, тетка Туанетта никогда, скрываясь от чрезмерного внимания собратьев по ремеслу, не делала себя уродиной. Просто никто не замечал ее лица и телосложения, соответственно, не мог бы их и описать. Сейчас же обнаружилось, что мало чем уступает повитуха своей подруге Маурине — и статна, и кудрява, вот только блеска в глазах нет и голова опущена так, что даже удивительно — как она вообще на шее держится.

— Ничего мне не надо, — сказала повитуха. — Деяние обратной силы не имеет. Я добровольно то, что хотела, передала…

— Я не хуже тебя знаю правила, — заметил мастер Ожьер, — но сдается мне, что тут какая-то ошибка вышла.

Он повернулся к Гильому с браконьерами. Те уже утерли носы и глядели весьма бодро — хотя и не на мастера Ожьера, а на красавиц, Маурину с Туанеттой, и даже более на Маурину — не каждый ведь день удается полюбоваться такими ножками!

— Ты тут за главного? — спросил мастер Ожьер Гильома, сразу угадав в леснике вожака.

— Я, благородный сьер, — отвечал Гильом, выходя вперед. — Как меня сьер Элиас над ними поставил — так и буду их водить, пока он приказа не отменит.

— Рана-то не слишком мешает? — С этими словами Маурина подошла и коснулась пальцем плеча. — Не весь яд высосали, самая капелька осталась, но сейчас она растает, растает…

Гильом уставился на волшебницу с немалым изумлением.

— Да что беспокоиться, заживет, как на собаке! — бодро отвечал он. — Вы, дама, об этом не волнуйтесь, ежели на нас, лесных стрелках, каждую царапину слезами поливать — плесенью покроемся!

— А коли так — по