Кортни еще раз взглянула на меня, затем подалась вперед и утешительно взяла Карен за локоть.

— Но как-то она ее называла?

Взгляд Карен заметался между нами.

— Это самое странное. Она называла ее призраком.

Мы не пробыли в машине и полминуты. Дом Кэмпбеллов все еще маячил в зеркале заднего вида, пока мы катили через тихий пригород, но Кортни больше не могла сдерживаться.

— Твою мать! Твою мать!

Мои пальцы стиснули руль, но я ничего не сказала. Кортни поерзала на сиденье и повернулась ко мне.

— Как ты думаешь, это была она?

Я изо всех сил старалась сосредоточиться на встречной полосе движения и маячившем впереди знаке «стоп», но ее взгляд прожигал меня, словно вспышка солнца. Тем не менее я ничего не сказала.

Что не помешало Кортни снова задать свой вопрос:

— Эмили, ты думаешь, это была она?

Я раздраженно взглянула на Кортни. Меня так и подмывало сказать ей, чтобы она заткнулась, перестала говорить глупости: конечно же, это не так. Вместо этого я покачала головой и сосредоточила внимание на дороге.

Кортни наблюдала за мной. Я видела ее краем глаза. Через минуту это начало действовать мне на нервы, и я снова взглянула на нее.

— Что такое?

Кортни ничего не сказала. Я отвернулась и еще сильнее сжала руль.

— Ты когда-нибудь думаешь о ней? — спросила Кортни.

Я отлично знала, кого она имела в виду, но все равно притворилась непонимающей.

— О ком?

— Ты знаешь, о ком.

Я остановилась на светофоре, глядя на проезжающие машины.

— Прошло много времени. А ты?

Кортни поерзала на сиденье, откинулась назад и посмотрела в окно.

— Кстати, я вспомнила о ней на днях, когда услышала об Оливии… Ну, что она покончила с собой. Боже, как же мы были жестоки с этой девочкой!

Целая минута прошла в молчании, единственный звук — радио на малой громкости и шорох шин по дороге, пока мы приближались к шоссе. День клонился к закату, и на горизонте начали сгущаться темные тучи.

— Это была не она, — сказала я, в конце концов.

Кортни снова поерзала на сиденье.

— Но Карен сказала, что Оливия говорила ей: это призрак. Призрак, Эмили. Почему она сказала это, если не имела в виду Грейс?

— Я не знаю. Может, Карен ослышалась. Или же Оливия имела в виду кого-то другого из своего прошлого.

Кортни фыркнула.

— Не пойму, ты наивна или просто не хочешь признать правду.

— Зачем Грейс было присылать Оливии такие фотки?

— Почему бы нет? Мы практически угробили ее жизнь. Вдруг она жаждет мести.

— Не смеши меня.

— Разве это смешно? Грейс сделала то, что сделала… из-за нас. Из-за того, что мы сделали с ней. Честно говоря, я бы не стала винить ее за желание отомстить.

Я повернула голову вбок так быстро, что едва не свернула себе шею.

— Как ты можешь такое говорить?

Кортни приподняла бровь.

— Почему нет? Поставьте себя на ее место. Новая девочка в школе. Ей просто хотелось подружиться с популярными девчонками. А мы обращались с ней как с последним дерьмом. Как с рабыней. Разве ты не затаила бы обиду?

Я ничего не сказала. Не потому, что мне нечего было сказать, а потому, что я не хотела услышать, как соглашусь с Кортни. Конечно, если бы со мной поступили так, как мы поступили с Грейс, я бы затаила обиду. Со мной тоже не церемонились, но никогда до такой степени. Для меня это в основном было чувство бессилия. Другие девочки вечно шептались за моей спиной. Иногда они давали мне унизительные поручения, как будто я была у них на побегушках — выбросить за них мусор или принести напитки, — но до того, чтобы дать мне почувствовать себя их рабыней, ни разу не доходило.

Иногда я задавалась вопросом, насколько далеко я позволила бы им зайти. Если бы, не появись Грейс, мне было бы так же плохо, как и ей?

— А кто вообще придумал это имя? — спросила Кортни.

— Я не помню.

— Призрак, — прошептала Кортни и покачала головой. — Грейс-Призрак. Господи, какими же мы были гадинами, верно?

Не то чтобы мы с самого начала решили, что Грейс не достойна быть нашей подругой. Мы старались быть с ней вежливыми. По крайней мере, я. Но Маккензи тотчас же поняла, какой податливой была Грейс. Как легко ее можно было превратить во все, что захочет Маккензи. И Грейс, возможно, чувствуя, что у нее нет выбора, сделала то, что Маккензи, а позже и все мы, велели ей сделать.

Но этим все не закончилось. Нам понадобилось отобрать единственное, что у нее было, что делало ее той, кем она была, — имя. Она имела очень бледную кожу, как будто никогда не выходила на улицу больше чем на пять минут, и длинные темные волосы.

Призрак, так называли мы Грейс, когда ее не было рядом.

Вы видели, в чем сегодня была Призрак?

Вы видели волосы Призрака? Жирные и немытые!

А как от Призрака пахнет! Ффууу!

Кортни снова поерзала на сиденье и вытащила телефон.

— Знаешь, что нам нужно сделать, чтобы это подтвердить? Найти эти снимки! Нет, я знаю, прошло четырнадцать лет, но ведь мы наверняка узнаем ее, правда?

Мы были на шоссе, примерно в получасе езды от Лэнтона. В том направлении тучи на горизонте были еще темнее.

— Нет, — сказала я, глядя на них.

Кортни хмуро посмотрела на меня.

— Что нет?

— Просто нет. Мы поставили точку. Оливия мертва. Мы были на похоронах, а теперь едем домой. Вот и все.

— Но Карен сказала, что Оливия говорила ей…

— Мне все равно. Это нас не касается.

— Ты издеваешься? Если Грейс хочет отомстить, это очень даже нас касается.

— Прекрати, Кортни. Ничего она не хочет. Она просто… живет своей жизнью. Нам нужно оставить ее в покое.

— Если она вернулась, чтобы отомстить Оливии, что помешает ей прийти за одной из нас? Или за нами обеими?

Я бросила на нее быстрый взгляд.

— Не будь сукой, Кортни.

— Сукой?

— Мне осточертел этот разговор.

— Какого хрена…

— Я сказала, мне осточертел этот разговор.

Я подалась вперед и увеличила громкость радио, не обращая внимания на взгляды-кинжалы, которые Кортни метала в меня.

Остаток пути мы ехали молча, навстречу надвигающейся грозе.