Вайпер картинно откидывает челку, отчего становится похож настроптивую породистую лошадь. Сейчас мне он кажется не лучше моей мамы. Они обаподсели на нравоучения. И они слишком боятся глупо выглядеть. Мне нестерпимо хочетсявывести его из себя. Так чтоб он взбесился. Чтоб перестал быть умником хоть наминуту. За нос схватить? Не получится, он верткий, а я медлительная. А еслиулучить момент, когда он задумается? Надо попробовать.

– Ты что это задумала? – моментально спохватываетсяподозрительный Вайпер.

Ну и не больно‑таки хотелось. У него кожа на носублестит. Все равно бы выскользнул.

– Вайпер, а если я тебя цапну за нос, что будет? Минутагробового молчания. Но глаза у Вайпера заметно вытаращилась. Он на всякий пожарныйслучай небрежной взвинченной походкой отступает, а я следую за ним.

– Стасечка, так нельзя!

Он испугался! Я преследую его шаг в шаг и пристальновсматриваюсь в блестящий вайперовский шнобель. Который стал еще болеебликующим.

– Вайпер, тебе что, жалко? Ну один разик? Я простосделаю вот так, – показываю двумя пальцами что именно его ожидает.

– Вот дура какая. И что на тебя нашло? Загнанный вугол, Вайпер беспомощно озирается по сторонам. Он прекрасно понимает, чтоубежать можно, только отодвинув меня в сторону. А прикасаться к такой опаснойособое ему страшно. От безысходности у него просыпается чувство юмора.

– А больше ни за что потрогать не хочешь? – Онначинает расстегивать молнию на брюках.

Я с диким воплем отскакиваю.

– Жадина‑говядина, пустая шоколадина! Нос емужалко, а за пиписку – держись кому не лень. Я такого от тебя не ожидала!

Вайперу смешно. Больше всего ему нравится, что он съюморил ия это оценила. Так родилась новая шутка, понятная только нам двоим. Легкаяпантомима. Я слегка прикасаюсь двумя пальцами к носу, а Вайпер в ответхватается за молнию. Мы смеемся, а остальные не понимают почему. Здорово.

Теперь Вайпер находится в полном согласии с миром и с собой.Теперь его снова потянуло на болтовню. Я пытаюсь остановить его словоблудиевопросом:

– Вайпер, а твои родичи тебя любят?

Ему грустно. Но какая‑то ехидная искра сверкает вглазах:

– Очень. Души во мне не чают. Я им такие истерикизакатываю. Они считают меня жутко ранимым и говорят, что все гении оченьсложные натуры.

Если честно, америкосовское эмо к нам никаким боком. У насвсе гораздо сложнее. Вот возьми, к примеру, наших родичей. Они в юности тожевыеживались. Америке не снилось что происходило при совке. Бесконечные стадазапуганных серых мышей. И огромный кот с кувалдой.

– Образно мыслишь, – замечаю я, уверенная, чтоВайпер надеется на такие слова.

– А то. При совке быть собой было опасно. Значит, нашипредки круче нас. Ты вообще хоть иногда о чем‑то серьезном задумывалась?

– О тебе. Кличку Вайпер ты сам придумал или ктоподсказал? Эмо Вайперами не бывают.

Вайпер обозлился не на шутку и говорит, что я фальшивая эмо.Я в ответ обозвала его занудой, расстроилась и ушла. Ну его к лешему.

Я еще несколько раз видела Кирилла в школе. Все в том жекостюме, а может, и в другом, но очень похожем. Он ровно и доброжелательнообщался со всеми, кому было охота общаться. Со мной тоже здоровался. Один разпопросил карандаш. И еще было – спросил, почему я Стася. Я нахамила от неожиданности.Сказала, что не его ума дело. Что я вообще‑то мальчик. Толькопеределанный в девочку.

– Я так и подумал, – ответил Кирилл. – Тольконе стоит пользоваться этой тушью. У тебя все время крошки под глазами.

Гад он и не лечится. Будто я сама не в курсе, что тушьговно. Я не виновата, что в магазине она продавалась как жутко фирменная.

На следующей перемене пошла в туалет и отмыла ресницы. Исделала вид, что не заметила его довольной улыбки.

И вообще, Кирилл просто нереальный какой‑то. Сидит науроке и немигающими глазами смотрит на учителя, который ответно пытаетсяобращаться именно к нему. Учителя, кто послабонервнее, поначалу жутконервничали от такого внимания к своим лекциям.

– У тебя взгляд как у игуаны, – пусть считает этокомплиментом.

– А у тебя как у шкодного ангела, – парировалКирилл.

Я не нашлась что ответить. Можно было бы проехаться насчетего профиля. Но съехидничать не получилось. Профиль у него был что надо. Яуспела присмотреться. Нормальный профиль. С хорошим подбородком, и нос наместе. И прыщей нет. Что б такое остроумное придумать в следующий раз?

Ирка на каждой перемене пыталась обратить на себя внимание.Все с вопросами глупыми приставала к Кириллу. Но удостаивалась ровного, почтибезразличного «да» или «нет» по ситуации. Гарик сердито поглядывал на этиужимки и прыжки и грозился набить Кириллу морду.

– Бледный он какой‑то. Может, и правданаркот? – с надеждой в голосе предположил Гарик.

– Нет, – уверенно откликнулся СерегаСтепанов. – Я вместе с ним в зале тренируюсь. Поверь, ни один наркоттренировку не выстоит.

– Он что, боксом занимается?

– А то. Зашел бы, посмотрел, – ехидно предложилСерега, намекая на желание Гарика бить морды.

– А почему у тебя рожа красная, а он – бледный какпокойник, – парировал наблюдательный Гарик.

– И вовсе не красная. У меня нормальный здоровыйрумянец, – заметно обиделся Серега.

Серега небольшого роста, но коренастый и с непомернодлинными руками. Тренер мечтает вырастить из него чемпиона мира. Быть может, иполучится. Серега очень упорный. Один раз в клубе, пока всех не отметелил, неуспокоился.

– Стася, твоя маман вчера заходила к моей. Мнестановится плохо до тошноты.

– И что, – дрожащим голосом спросила я.

– А то, – теперь у Сереги действительно краснаярожа, – они там шушукались, но я кое‑что слышал. Вроде как напятнадцатое тебя записали.

Мне не стоит уточнять, что это значит. Мать Серета‑с

ги – гинеколог. И нет сомнений в том, что недавняя угрозазагнать меня к врачу теперь стала реальной. Мама по наущению подруг или послепросмотра сериала решила, что такие как я непременно ведут беспорядочнуюполовую жизнь. И сама хочет в этом убедиться. В том смысле, что растрезвонитьвсем про дочку, которая блядь. Хотя все эти манипуляции прикрываются заботой омоем здоровье.