Но не в таком количестве!.. И не таким своеобразным образом!.. Подумать только, из брюха тут же разделанного осетра! Он захмелел от выпитого, разомлел и, обнимая Матвеича, целуя Карагулькина, начал рассказывать, как в детстве брала его матушка в походы на городские базары, гудевшие восточной пестротой, татарским и армянским людом, невиданными сладостями, полосатыми арбузами и солнечными дынями. Среди торговых палаток, лавок и рядов, прямо на улице толстощёкие бабы в разноцветных косынках и белых передниках крикливо заманивали покупателей, предлагая испробовать икры и рыбных копчёностей. Тут же в бадьях плескалась всевозможная живая рыба: от жирных пучеглазых сазанов до зеркальных карпов и золотых карасей. Икра выглядывала из деревянных двухпудовых бочек. Торчали деревянные ковши и расписные ложки, этими причиндалами торговки потчевали наперебой икрой фланирующую публику. Каждая расхваливала свой товар, стараясь перекричать соседку.

Рассказывая, Вольдушев преобразился, стал необыкновенно весел, порой громко хохотал, а когда вспомнил, как из корзины няньки Зиночки, по обыкновению следовавшей за матушкой и принимавшей от той покупки: то куру к обеду, то мёд и сметану к завтраку, выпрыгнул сазан и чуть не убежал по мостовой, рассмешил всех. Сазана ловила вся публика и только в руках бородатого дворника желтобрюхий беглец угомонился.

Матвеич с раскрытым ртом внимал Вольдушеву, кивал головой и некстати вставлял своё, горюя и покачивая головой, что переводится крупная рыба, а осетровая — в особенности, в сети всё мелочь прёт, которую прежде не сдавали на рыбзаводы, считая сорной — щука да лещ.

Карагулькин, никого не слушая, откровенно заигрывал с поварихой:

— Все мы, Викочка, не ангелы, хотя высоко сидим. Достаётся нашему брату. Порой мотор так прижмёт, что без скорой помощи не справиться. Хорошо, что рядом такое существо окажется, как ты.

Повариха сочувственно улыбалась, но выскальзывала из жадных его рук, пряталась за спину Матвеича. Тот косолапо раскачивался, увлечённый своими воспоминаниями.

— Принимайте мои глубочайшие извинения, Михаил Александрович! — перебил вдруг всех густой сочный бас, и Астахин в неизменных белых брюках и «ленинградке», в солнцезащитных очках бросился обнимать секретаря. — Рад, очень рад, что вы нас посетили!

— Вижу, как рад, — укоризненно поднялся навстречу Карагулькин. — Гости в дом, а хозяина Митькой звали?

— Какие вы гости, Михаил Александрович? — смеялся тот. — Вы самые настоящие хозяева на этой грешной земле. Вот и Лев Андреевич с вами! Двойная радость!

Вольдушев, с опорожненной рюмкой и сигаретой, полез целоваться.

— Счастлив принимать вас в наших краях, Лев Андреевич, — обеими руками любезно пожал его ладонь Астахин. — Примите мои извинения, что заставил ждать. Не по своей воле. Не по своей, Михаил Александрович, искренне извиняюсь. Мы люди подневольные.

Астахин успевал поворачиваться то к одному гостю, то к другому.

— Директор держал? — возмутился Карагулькин. — Сказал бы Степанычу, что я у тебя.

— Да нет, не Степаныч, — Астахин повёл гостей в каюту. — Куда ему. Повыше люди нашлись, повлиятельней…

— Это кто же выше нас? — удивился Карагулькин. — Чего мелешь? Что за люди?

— Да шучу я, шучу, Михаил Александрович. Выше вас народа не может быть, — смутился Астахин и шепнул по-свойски Карагулькину, наклонившись к уху: — Расскажу всё потом честь по чести.

Каюта ошеломила Вольдушева непривычной экзотикой и безалаберностью: прямо в дверях на входящих рвался разъярённый тигр, задние лапы которого цеплялись когтями за потолок. Глаза тигра и пасть светились в полумраке комнаты.

— Неплохо, неплохо, — осторожно просунул руку в клыки чучела Вольдушев. — Откуда шкурка?

— Друзья привезли из Хабаровска, — Астахин наслаждался впечатлением. — Кончают там их. Спасается царь зверей в зоопарках да в цирках.

Великолепный стол был накрыт на три персоны. Кроме рыбных блюд и икры сверкала жирком уха в закопчённом котле, сам котёл покоился в центре стола на ажурной подставке, в которой тлел огонёк, не давая остыть вареву.

— Опять икра, — капризно затянул Карагулькин. — Ягнёнка не найдётся в этом доме? Хотя бы маленького ребрышка.

— Нет проблем, — Астахин и, словно Аль-Рашид, хлопнул в ладоши.

В дверях появилась Виктория. На ней уже было богатое платье.

— Михаилу Александровичу баранины! А вам, Лев Андреевич?

— Я рыбку поем, — усаживаясь и потирая руки, оглядывал комнату Вольдушев. — С ушицы начну, пожалуй. Проголодался чертовски.

— Это по-нашему, Лев Андреевич, — похвалил Астахин. — Мне тоже перекусить не удалось. Как-то всё на ногах. Виктория, нам со Львом Андреичем ушицы!

Продолжая удивлять, он пригласил гостей к аквариуму, смонтированному во всю стену, под толстым стеклом которого ошарашивал подводный мир: золотистые рыбы церемонно проплывали, не обращая на людей внимания, ковырялись в водорослях и кувыркались в воздушных пузырьках. Заправляла всеми стервозного поведения остроносая шустрая стерлядка.

— У тебя новая забава, — водя пальцем по стеклу, позавидовал Карагулькин. — Когда успел?

— В Москве увидел у нашего замминистра, — вяло буркнул Астахин, не обращая внимания на загоревшиеся глаза секретаря. — Студенты на рыбзаводе практику проходят, попросил молодцов. Им это не в диковинку. За неделю соорудили. Желаете, Михаил Александрович, вам устрою в кабинете? Во всю стену, только прикажите. Вы же шеф наш. Вам сам Бог велел.

— А что? — метнулся Карагулькин к Вольдушеву.

— Нестандартно! — продолжал Астахин.

— От зависти все сдохнут! — возразил Вольдушев. — Да и Борона не разрешит.

— Вздрючит по первое число, — согласился Карагулькин. — Всю оставшуюся жизнь корить будет.

— Ну, вам виднее. А то я мигом, — потёр руки Астахин.

Очередной диковинкой оказался угловой шкаф. Хозяин поспешил было к нему, пока гости ещё млели у аквариума, но Карагулькин его опередил, ретиво подскочил к дверке, распахнул и схватил с верхней полки почерневшую от времени иконку. Иконка мерцала серебром и в гордом одиночестве манила красотой. Ниже на двух полках отливали холодом разномастные ножи, наваленные в беспорядке, попадались редкие книжки, будто смахнул хозяин весь этот хлам вниз, ради одной той иконки.

— Мы его в партию собираемся принимать, а он вон чем занимается, — вертел в руках иконку секретарь. — Грехи замаливаешь?

— Рыбу приколдовываю, — опустился на первый попавшийся стул Астахин. — Чтобы соцобязательства выполнять.

— Вон откуда твои рекорды!..

— Только этим и беру.

— Ладно! — хлопнул по плечу помрачневшего Астахина Карагулькин. — С кем не бывает! Моя Катька, как только на новую квартиру переехали, во все углы их понатыкала. Я говорю — сними! Она ни в какую. Пришлось уступить. Но я ей условия поставил, как кто придёт, гости или там день рождения, всех их со стен долой.

— Ну и что? — полюбопытствовал Вольдушев.

— Как сказано, так и делает.

— Настоящая жена секретаря, — взял иконку из рук Карагулькина Вольдушев.

Астахин так и сидел, понурив голову.

— Однако, друзья! — обвёл стол голодным глазом секретарь. — Мы, кажется, забыли, зачем сюда приглашены. — Он с упрёком взглянул на Астахина. — Ты нас кормить-поить собираешься или голодом заморить решил?.. Давайте