терять время, преодолевая препятствия одно за другим.

Что если чуда не случится? Для того, другого Ланна его не произошло, почему сейчас должно сработать?

Не думай об этом. Беги!

Рывок сквозь пространство, еще один, еще один, еще… Насекомые забираются под одежду и жалят, но он их уже не снимает — любое лишнее движение тратит время, а его все меньше. Ноги утопают во мхе, и последние силы уходят на то, чтобы просто продолжать двигаться, потому что с напрочь сбитым дыханием и глазами, залепленными беспрестанно шевелящейся саранчой, сквозь пространство уже не прыгнешь…

Командор права. Поджечь лес — единственное верное решение, но кто теперь скажет лесорубам об этом?

Чуда не произойдет. Удача оставила его вместе с Дрезенской Шутницей.

По крайней мере в соревновании на самую глупую смерть среди всех отражений Ланна он уж точно одержит победу. Будет самым выдающимся неудачником из всех возможных…

Одежда промокла от пота и крови, кашель разрывает грудь. Ланн абсолютно уверен, что не открывал рот, но он чувствует, как легкие наполняются болью и десятками шевелящихся тварей. Они повсюду: они застят свет и в мире не остается ничего, кроме гула тысяч крыльев и ужасной боли, туманящей разум. Но стоит только подумать, что боли уже не может быть больше, как под острыми жвалами саранчи с хрустом лопается глаз и вытекает в шевелящуюся массу, покрывающую лицо.

Пускай. Пускай жрут — не жалко. Зато теперь они точно все в одном месте — на нем.

Найдя ближайшее дерево практически наощупь, он сорвал с пояса бутылку алхимического огня и разбил ее о твердую кору. Ланн знал, что горит, но боль и без того была такой сильной, что разницы он не почувствовал — разве что на секунду стало светлее перед поглотившей его тьмой.

* * *

Запах бодрящего отвара настолько въедлив, что проникает в душу и отправляется за своими адептами в посмертие. Другого объяснения тому, почему Ланн его все еще чувствует, просто нет. С другой стороны, разве мертвые чувствуют запахи? У большинства мертвяков из тех, что он видел, вообще не было носов — они отваливаются через некоторое время после того, как останавливается сердце, прекращается приток крови и гниение делает свое дело.

Ланн поднял руку к лицу. Нос на месте. Открыл глаза — рука тоже при нем и даже не напоминает кусок сыра с дырками от вескаворов. И вторая рука здесь — такая же зеленая, как раньше. Потрясающе!

— Ух ты! — выдохнул Ланн. Он-то думал, что рой от него ни чешуйки не оставит, а вот поди ж ты! Такой же красавец, как из пещер вышел — хоть сейчас надземных детишек пугать!

Поднявшись со спальника, он осмотрелся — вокруг все еще шумит лес, но здесь разбит лагерь, кипит над костром котел и — да! — командор сидит спиной к нему всего в нескольких шагах.

Сайдири убила королеву вескаворов и вернулась за ним! Разве могло быть иначе? А он еще сомневался, будто они вместе десятки раз не выбирались из передряг пострашнее! Но сейчас они явно далеко и от гнезда, и от места, где остановился он сам — даже запаха гари не чувствуется…

— Ты что, на руках меня сюда принесла? — осматривая себя и не узнавая слишком свободную одежду, спросил он. О том, каким образом он умудрился сменить гардероб, будучи в отключке, лучше не спрашивать — ответ может ему чересчур понравиться.

— Было бы что нести, — не оборачиваясь, глухо проговорила Сайдири. Плащ скрывает ее практически полностью, но можно заметить, как двигаются локти — она явно чем-то занята.

Осторожно ступая босыми ногами по сосновым иглам, Ланн обошел ее сбоку и остановился, не в силах выдавить ни слова. Жилистые смуглые руки Сайдири покрывали большие ярко-розовые пятна, еще недавно сочившиеся кровью от укусов саранчи. Скорее всего, командор применила пару свитков лечения, но этого не хватило и теперь она неспешно накладывает слой за слоем ту же мазь, которую использовала, чтобы вылечить своего непутевого спутника всего пару дней назад.

— Свиток регенерации был всего один и… — Сайдири подняла на него усталые глаза, вздохнула и вернулась к своему занятию, — просто заткнись.

— Я молчал, — опускаясь рядом с ней на землю, напомнил он.

— Продолжай в том же духе.

И он молчал. И о том, как ему жаль, что ей пришлось выколупывать останки саранчи из его обгорелого трупа. И о том, что она потратила на него не только свиток регенерации, но и воскрешения, и едва ли сможет позволить себе новые в ближайшее время — дрезенская казна явно больше не в ее распоряжении. И о том, как нестерпимо хочется ее обнять и просить прощения снова и снова: за то, что такой идиот, за то, что был недостаточно сильным и быстрым, за то, что подвел ее…

Пострадали не только ее руки — платок закрывал лицо, но лишь наполовину, так что около правого глаза чернела запекшаяся кровь и вздулись несколько волдырей. Понятно, почему командор заботится сначала о руках — до тех пор, пока они не заживут, она не сможет держать оружие, и все же… перехватив его взгляд, Сайдири подцепила еще немного мази из банки и подняла руку к виску, но остановилась на полпути, потому что Ланн проделал то же самое быстрее. Она так и застыла с поднятой рукой, неотрывно глядя ему в глаза, пока Ланн с виноватой полуулыбкой осторожно покрывал укусы мазью.

Вот бы она тоже улыбнулась! Не то чтобы он заслужил, конечно… но раньше ей не нужен был повод. Впрочем, повод всегда можно создать!

Закончив с обработкой ран, он отнял руку от ее виска и быстро склонился, чтобы слизнуть остатки мази с ее пальцев.

— Ты что?… — вздрогнув, начала она, но не успела договорить, как лекарство было безвозвратно потеряно.

— На меду, — облизнулся он, — так и знал. Глупо не использовать его, если неудачливые охотники тебе его ведрами носят.

Ох, черт! Судя по выражению ее лица, она не считает это забавным. Но взгляд «Ну что за придурок!» все равно лучше, чем «Еще шаг и я тебя зарежу!», верно?

Все-таки съесть лекарственные запасы — не лучший способ произвести хорошее впечатление на женщину, особенно если она уже потратила на тебя их большую часть. Проклятье, почему он не подумал об этом заранее?

Наверное потому, что