поверю, — засмеялся Гоша, — чтобы живому человеку поставили новое сердце. Это же не шестеренка к велосипеду! Из чего же у вас сердце? Резиновое? Или, может быть, из нержавеющей стали?

— Ай-ай-ай, чему только вас в школе учат? — укоризненно покачал головой бывший космонавт. — Нет, дружочек, мое сердце не из резины и не из стали, а из особого эластичного материала, получаемого благодаря всемогущей химии. Если хотите, пойдемте со мной, и я вам покажу кое-что интересное.

Минут через десять братья Веточкины во главе с Иваном Ивановичем вошли в здание, над входом в которое неоновыми буквами светилась вывеска: «Институт пересадки органов и тканей». Иван Иванович попросил мальчиков подождать в приемной, а сам куда-то вышел. Ваня и Гоша осмотрелись по сторонам. Приемная показалась Веточкину-старшему чем-то похожей на зубоврачебный кабинет, в котором ему пришлось однажды побывать. Только там за стеклами витрин были выставлены коронки, зубы и челюсти, а здесь под стеклом находились искусственные сердца, почки, желудки, суставы и даже носы различных размеров и фасонов. Один из них был длинным и заостренным. Он сразу не понравился Веточкиным. Человек, который бы вздумал заказать себе такой нос, вероятно, сразу бы стал похожим на проныру. Другие, симпатичные, носы имели форму «картошки», третьи напоминали туфельку. Больше всего Ване понравился римский нос.

— Если бы мне понадобился новый нос, я бы выбрал себе именно такой, — задумчиво произнес он. — Тоненький и с горбинкой.

— А мне больше нравится тот, который рядом, — сказал Гоша. — Правда, он немножко похож на сливу. Но зато человек с таким носом выглядит очень важным, совсем как пожарник, который живет… жил рядом с нами.

Спор о носах был прерван появлением Ивана Ивановича. Он вернулся в сопровождении седовласого человека в белом халате.

— Эти юноши, профессор, не верят в могущество медицины. Из какой только глуши они приехали?

— Не из глуши, а из… — начал было Ваня и осекся.

Все равно никто не поверит, что волшебник Сергей Иванович перенес их из прошлого века в двадцать первое столетие.

— А я тебя где-то видел, — вглядываясь в Гошу, стал припоминать профессор. — Ну-ка, повернись к свету. Ну, конечно! Тебя зовут Гошей? Это твой портрет?

С обложки иллюстрированного журнала смотрел улыбающийся Гоша. Его сфотографировали в ту минуту, когда он прикладывал к уху спичечную коробочку, прислушиваясь к жужжанию пчелы.

— Приятная встреча! — продолжал профессор. — Рад познакомиться. Чем я могу быть вам полезен? Ничем, конечно, — улыбаясь, ответил он сам себе. — И отлично! У нас, насколько я могу судить, молодые и сильные сердца, прекрасные легкие, крепкие руки и ноги. Нет, в нашем институте вам решительно нечего делать.

— Нет, вы можете мне помочь, — вдруг сказал Гоша. — Мне давно хотелось побывать в таком институте. Помогите мне, пожалуйста…

— Но чем же я могу помочь? — удивленно вскинул брови профессор.

— Дело в том, что у меня с арифметикой неважно.

— Ну, это не по моей части!

— Нет, по вашей! — горячо возразил Гоша. — Вы все можете! Замените мне, пожалуйста, мозги. Мне нужны другие мозги — математические…

— Каждый человек должен жить своим умом! — вмешался бывший космонавт.

— Справедливые слова. И я ничего для тебя не могу сделать, — улыбнулся профессор.

— А я думал, вы все умеете, — огорчился Гоша. — Беда мне с этой арифметикой!

— Ты, что же, не любишь арифметику? — спросил незнакомец.

— Я-то ее люблю, — отвечал Гоша, — но почему-то она меня не любит. Ну прямо-таки ненавидит! Не получаются у меня задачки — и все тут! Особенно с двумя неизвестными…

— Понятно, — кивнул профессор. — А вот мы тебя сейчас проэкзаменуем и выясним, почему же арифметика тебя ненавидит. Как у тебя обстоит дело с вычитанием и делением?

— И проверять нечего, — буркнул Ваня. — Одни двойки.

— А с умножением и сложением? — спросил профессор.

— Это мне больше нравится, — ответил Гоша.

— Отлично. Тогда начнем с таблицы умножения. Сколько будет семью семь?

— Пятьдесят четыре, — не задумываясь, ответил Гоша.

— А подумав?

— Подумав… Сорок пять.

— А еще точнее?

Гоша страдальчески сморщился и посмотрел на брата, но тот сосредоточенно рассматривал макет искусственного желчного пузыря.

— Вы меня спросите что-нибудь другое, — попросил Гоша. — Ну, хотя бы дважды два. Или пятью пять.

— Нет, — засмеялся профессор, — лучше перейдем к делению. Предположим, тебе, твоему брату и мне подарили четыре яблока. Как бы ты их разделил?

— На троих? — спросил Гоша. — Я каждому дам по одному яблоку, а себе оставлю два.

— Это почему же? — возмутился Ваня. — Эгоист несчастный!

— А за то, что делил, полагается?

— Теперь я вижу, — засмеялся профессор, — ты и в самом деле не в ладах с арифметикой. И не только с арифметикой. Что же нам с тобой делать?

— Пересадите мозги — и дело с концом.

— Нет, мозги у тебя исправные, — усмехнулся профессор. — Беда только, что лентяю достались. Я бы мог, правда, дать тебе эту таблетку. Проглотив ее, ты через минуту стал бы умножать, делить, вычитать и складывать так же хорошо, как арифмометр. Но только не дам я тебе таблетки! Приучайся быть самостоятельным. Ну вот что, ребята, вы здесь посидите, а у нас есть — дела, — сказал профессор и, взяв под руку Ивана Ивановича, вышел.

Коробочка с таблетками осталась лежать на столе.

Не успел Ваня опомниться, как Гоша открыл ее, схватил таблетку и проглотил.

— Что ты сделал? — испуганно вскрикнул Ваяя.

— Бежим! — сказал Гоша и, схватив брата за руку, потащил его к выходу.

— Ну, теперь задавай мне математические вопросы, — сказал Гоша, выйдя на улицу. — На умножение и вычитание…

— Сколько будет, если от трехсот семидесяти пяти отнять, ну, хотя бы сто семнадцать?

— Двести пятьдесят восемь.

— Правильно, — подсчитал на песке палочкой Веточкин-старший. — А умножить двести тридцать один на сорок шесть?

— Десять тысяч шестьсот двадцать шесть, — мгновенно ответил Гоша.

— Правильно! — удивился Ваня, подсчитав. — Теперь тебя можно будет показывать в цирке, как ученую собаку…

Гоша решил вовсю блеснуть своими математическими способностями. Он жонглировал четырьмя действиями арифметики, будто фокусник. Четырехзначные и пятизначные цифры так