Сан Саныч позвонил Семену.

— Я все знаю. Нам необходимо встретиться.

— Ты знаешь не все. Только что позвонили какие-то неизвестные и сказали, что друзей надо уметь выбирать.

— Что они сказали точно?

— Сейчас, постараюсь припомнить. Они спросили, кто у телефона, и сказали — умный человек выбирает друзей, которые не вредят близким.

— Больше ничего?

— Больше ничего.

Это была война. Войска противника перешли границы, которые им переходить не следовало.

— Это как-то связано с твоим делом?

— Боюсь, что да.

— Что мне делать?

— Установи точное время и место исчезновения снохи и внучки. Кто, где и когда их видел в последний раз? Во что они были одеты? Куда собирались идти? Обзвони, если нет телефонов, обойди всех ее подруг и родственников. Постарайся узнать координаты ее возможных любовников.

— Но…

— Когда дело идет о безопасности, соблюдение парадной морали отходит на второй план. У нее, как у любого человека, МОГЛИ быть любовники, и с этими любовниками она МОГЛА податься в бега, прихватив с собой ребенка. Мы должны проверить все возможные варианты. Все. Действуй.

Сан Саныч работал так, как работал, когда вел официальное расследование. Он делал все то же самое, что делал, если бы к нему обратились по поводу исчезновения подследственного или важного свидетеля. Только делал быстрее и лучше, потому что это дело касалось близких ему людей. И потому, что причиной их несчастий был он сам.

— Борис! Бросай все дела и дуй на помощь Семену. Боюсь, как бы он, в нынешнем своем состоянии, дров не наломал. И вообще пошуруй там по своей линии. Штучку свою японскую прихвати и на телефон Семена поставь, может, к нему еще позвонят…

— Михалыч! За тобой координация действий с официальными органами. Постарайся пока не поднимать лишнего шума.

— Сергей! Предупреди всех наших о возможной угрозе. Только осторожно, без излишней паники. Было бы хорошо, чтобы в ближайшие дни внуки и правнуки не болтались без необходимости по дворам и дискотекам. Лучше бы всего их под благовидным предлогом развезти по дальним родственникам. Можешь придумать какой-нибудь скаутский слет и вывезти всех, гуртом, куда-нибудь на природу. В общем, сообрази сам. Что придумаешь — сообщи мне. Только не по телефону. А если по телефону, то без деталей. Понял?

— Понял.

— Анатолий…

— Михась…

Вечером позвонил депутат.

— Здравствуйте, Александр Александрович. Очень жаль, что так получилось. Очень жаль, что возобладала не моя точка зрения. Я ничего не мог поделать. Вы слишком долго тянули время.

— При чем здесь внуки моих друзей?

— Ни при чем.

— Отпустите женщину и ребенка.

— Это невозможно. Вернее, это невозможно, пока вы продолжаете занимать свои позиции.

Мы бы не трогали родственников ваших товарищей по службе, если бы родственников имели непосредственно вы. Но вы одиноки. И стары. Я так понимаю, что ваша жизнь, точнее ее небольшой остаток, вам менее ценен, чем ваши принципы. Но ваши принципы не могут быть выше вашего человеколюбия. Ни одна революция не стоит слезы ребенка. И уж тем более ни одна информация не стоила его жизни! Вы согласны?

— Что вы хотите?

— Вашего понимания безвыходности сложившегося положения. Вы можете опубликовать имеющиеся в вашем распоряжении документы. И ребенок умрет. На глазах у матери. Которая останется живой. И с этой матерью потом будете разговаривать вы. Я не знаю, как вы сможете объяснить ей ваш выбор. Я не знаю, как она сможет принять то, что каким-то бумажкам предпочли жизнь ее ребенка.

Вы предпочли!

Возможно, вы раздуете политический скандал. Возможно, на время подпортите чьи-то карьеры. Но ребенка-то все равно не вернете. С этими политиками вам за одним столом не сидеть и чаи не гонять, а вот со своими друзьями, близкими родственниками, которыми вы так легко манипулировали во имя каких-то своих, не понятных ни им, ни нам целей, придется общаться каждодневно. Как вы сможете смотреть им в глаза? Вы не боитесь остаться один? Разом потеряв всех друзей, но приобретя взамен втрое больше врагов. Вы считаете такой обмен выгодным?

Тогда объясните — почему?

Повторю еще раз — я не сторонник подобных методов. Лично я предпочел бы с вами договориться миром. Но музыку заказываю уже не я. Я так же, как и все прочие, подчиняюсь общему решению. Новому условию сделки.

Ребенок — против информации.

— А вы не опасаетесь, что я обращусь за помощью в соответствующие органы?

— Нет. Во-первых, мы имеем определенные рычаги давления на эти органы. Вспомните хотя бы, как звучит моя должность и в какие комиссии я вхожу. Поверьте, что все прочие звучат не менее весомо. Вряд ли кто-нибудь станет портить со всеми нами отношения ради банального случая киднеппинга, который еще надо доказать.

Во-вторых, любое ваше или ваших друзей появление в соответствующих органах будет истолковано нами как ваш отказ от сотрудничества со всеми вытекающими отсюда печальными последствиями для заложников. Чем ближе будут подбираться органы к пленникам, тем выше будет вероятность, что они погибнут.

Кроме того, чрезмерно активная ваша деятельность в данном направлении заставит нас обеспечивать себе дополнительную страховку в виде вновь пропадающих родственников. Мы должны будем, как говорят в армии, постоянно восполнять боевые потери. Мы не можем позволить себе остаться без страховки. Вряд ли вы сможете защитить всех родственников, всех ваших бывших сослуживцев и друзей. И в каждой новой трагедии будете виновны вы. Один только вы!

Очень жаль, что приходится идти на крайние меры, но иного выхода у нас нет. Иного выхода не оставили вы.

Поэтому думайте. Мы не торопим. И постарайтесь не поднимать суеты больше, чем вы уже успели поднять. До свидания.

Сан Саныч, не опуская трубки, на мгновение задумался и тут же набрал номер.

— Михалыч, по твоему направлению отбой.

— Почему? Что случилось?

— Я потом объясню.

— Но заявление уже пошло в дело.

— Заявление пусть остается. Но больше никаких действий. Никакого дополнительного проталкивания. Пусть все идет в установленном порядке.

— А что я скажу Семену?

— Ничего не говори. Я объяснюсь с ним сам. Следующий звонок пострадавшему.

— Семен, как дела?

— Как сажа. Аж в глазах бело!

— Какие-нибудь новости есть?

— Есть. Звонили. Дали послушать голос внучки.

— Что она сказала?

— Сказала, что их не обижают, но просила как можно скорее их отсюда забрать. Голос Семена задрожал.