подлинного расформирования ПВЕ не произошло, просто его подразделения после соответственного сокращения включили в Департамент политической разведки (ПИД) министерства иностранных дел, временным руководителем которого был генерал-майор Кеннет Стронг.

Возвращаясь к МИ-6, следует отметить, что дело Спрингхолла послужило толчком для ее реорганизации и переориентации направленности. На протяжении всей войны V (контрразведывательная) секция СИС совершенно не занималась союзниками, уделяя все внимание странам “оси”, теперь же ситуация принципиально изменялась. В августе 1943 года заместитель руководителя СИС Валентин Вивиан составил секретный меморандум, в котором писал: “Противоречия между Великобританией и Советским Союзом столь же велики, как и между Великобританией и нацистской Германией… Советская Россия является нашим другом только до тех пор, пока она может извлекать выгоду из этой дружбы. Она не доверяет нам и будет обращать все усилия на шпионскую деятельность против нас даже в годы дружбы. Когда она получит от этой дружбы все, что возможно, она безжалостно активизирует все свои секретные службы против идеалов, за которые борется Британия… Таким образом, на этом пути нашим злейшим врагом может оказаться тайная агрессия Советской России… Но мы не должны допустить такую ошибку — мы не можем доверять русским так же, как мы доверяем, к примеру, чехам или американцам, или давать им информацию, способную предать важные или уязвимые источники, или позволить офицерам советской разведки на местах изучать нашу разведку где-либо”[30]. Собственно, подобный подход не являлся чем-либо новым, поскольку многие сотрудники британской разведки воспринимали Вторую мировую войну как досадный и опасный перерыв в работе против СССР и коммунизма. Однако дело Спрингфилда стало своеобразным катализатором давно вызревавших действий правительства и руководства спецслужб. В законопослушной Великобритании никакие действия секретных служб невозможны без соответствующих инструкций правительства, в особенности консервативного. На основании указания Черчилля Мензис организовал IX секцию, специально предназначенную для ведения наступательной контрразведки против коммунистических стран. Строго говоря, такое подразделение планировалось создать еще в 1939 году, но советско-германский конфликт на время сделал эту проблему неактуальной. Теперь V секция переориентировалась на второстепенные страны, а реформированной IX (бывшей диверсионной, или “D”, а затем шифровальной) секции поручались сбор и анализ информации о шпионских и подрывных действиях Советского Союза и других стран с коммунистическими режимами во всех регионах мира, не входящих в состав Британской империи.

Подобный подход был характерен не только для МИ-6, антикоммунистическими настроениями отличался и СОЕ, в особенности после дела Юрена. Габбинс владел русским языком и хорошо знал Россию еще с 1919 года, когда высаживался в Архангельске в составе экспедиционных сил под командованием генерала Айронсайда, а в межвоенный период после краткого периода службы в Ирландии руководил советской секцией военной разведки. Во второй половине войны СССР уже воспринимался в СОЕ как новый враг, и исполнительный директор организации дал указание насаждать в Центральной Европе агентурные сети мирного времени.

Здесь следует вновь вернуться к начальному периоду войны и вспомнить об административных проблемах, с которыми столкнулась МИ-6. Настоящим якорем спасения для разведки стало включение в ее состав Правительственной школы кодов и шифров (ПШКШ), после чего все достижения криптографов автоматически записывались в актив разведки и поднимали ее статус и престиж. Перед самой войной ПШКШ вместе с коллегами из Польши и Франции включилась в межсоюзническую операцию по вскрытию немецкой переписки, закрытой с помощью электромеханических шифраторов “Энигма”. Эта работа держалась в столь строгом секрете, что первые сведения о ней появились лишь в 1967 году. Операция “Ультра”, как ее назвали англичане, после атомной бомбы была самым охраняемым секретом Второй мировой войны, недаром ее название представляло собой первую часть словосочетания “ultra secret” — “сверхсекрет”. Понятна тайна, окружавшая программу во время войны, поскольку одним из основных постулатов криптоанализа является сохранение в секрете от противника факта компрометации его шифров. Однако в послевоенное время, казалось бы, этот триумф интеллекта британских математиков заслуживал обнародования, поскольку оказал на ход войны куда более важное влияние, чем, например, многократно прославленное потопление линкора “Бисмарк”. Но этого не произошло, и “Ультра” сохранялась в тайне на протяжении 22 лет. Одна из причин столь долгого молчания заключалась в том, что в ходе войны и после победы англичане захватили сотни исправных “Энигм”, которые во второй половине 1940-х годов с большой выгодой продавали своим союзникам и нейтральным странам. Естественно, что заявить при этом о возможности быстрого подбора ключей к закрытым ими текстам было немыслимо. Кроме того, операция “Ультра” держалась в строжайшей тайне от СССР. Политический резонанс от признания факта сокрытия от союзника в войне подобного источника неизбежно нанес бы огромный политический урон Лондону, и это послужило дополнительной причиной не рассекречивать сведения об операции. Даже в самой британской разведке ПШКШ обозначалась как “Станция X” или “разведка специального назначения”, что отчасти прикрывало характер выполняемых ей работ. Важность получаемой информации позволяла увеличивать штаты, и к июню 1943 года в Блечли-Парке уже работали 5052 человека, а секция ВМС, например, за период с 1939 по 1943 годы выросла с 24 до 1000 сотрудников. Для сравнения, весной 1942 года ПШКШ насчитывала в целом около 1500 служащих, которые уже тогда перехватывали каждый месяц приблизительно 25 тысяч радиограмм вермахта и люфтваффе, а также 14 тысяч сообщений кригсмарине.[31]

Начало войны не застало криптографов врасплох. В Блечли-Парке об “Энигме” уже знали, имели созданную поляками ее реконструкцию и описание, а также их общие соображения и первые наработки относительно методов отыскания ключей. Однако пока оставалось неизвестным, что к концу 1939 года немцы использовали около 50 различных, более или менее отличных друг от друга вариантов “Энигмы”, и открытие этого факта преподнесло англичанам весьма неприятный сюрприз. Электромеханическими шифраторами для закрытия переписки пользовались вермахт, люфтваффе, кригсмарине, спецслужбы и железнодорожное ведомство, и в каждом случае имелись свои организационные и технические особенности.

Британцы привлекли в ПШКШ мощные силы криптографов и математиков, но среди них отсутствовали поляки, поделивившиеся секретом своего “циклометра”, поскольку никто из них не работал в программе “Ультра”. Согласно установленным правилам безопасности, ни один человек, хоть сутки находившийся на оккупированной территории, не мог получить допуска в Блеяли-Парк, а поляки с 1940 по ноябрь 1942 года размещались на территории, фактически контролируемой немцами, и то, что им долгое время удавалось скрываться, ситуацию не меняло. После ввода вермахта в южную часть Франции часть криптографов во главе с майором Лангером была захвачена абвером, однако большинство поляков, среди которых были двое ведущих специалистов по проблеме “Энигмы”, ускользнули от ареста. Ежи Розицкий, третий из них, 9 января 1941 года погиб на торпедированном судне по пути