— Сейчас сюда должна прийти посетительница, с которой вам, мадам, как я думаю, приятно будет повидаться.

— Да? Кто же это? — осведомилась я не очень внимательно.

— Графиня де Монтрон. Она полгода назад вернулась из Лондона, ее тоже опекает монсеньор. Возможно, она могла бы рассказать вам много интересного.

Я попыталась вспомнить, кто же это, но, сколько ни силилась, не смогла.

— Мне незнакома госпожа де Монтрон.

— О, вы хорошо знаете ее. Раньше она звалась Эме де Куаньи.

Заметив мое удивление, модистка наклонилась ко мне еще ближе и, вынув изо рта булавку, шепнула:

— Она как раз из тех высокородных дам, что оказывают услуги господину Клавьеру. Но только т-с-с! Ничего подобного я вам, конечно же, не говорила…

2

Эме де Куаньи, герцогиня де Флери, была моей ровесницей и я, конечно, не раз встречала ее при Версальском дворе, но круги нашего общения были различны и я никак не могла бы сказать, что считалась ее приятельницей. Впрочем, забыть эту женщину нельзя было бы, даже увидев ее всего один раз, — она считалась признанной красавицей, за очарование ее называли «королевой Парижа», а писатель Шодерло де Лакло, поговаривали, обессмертил ее порочную прелесть в образе маркизы де Мертей[13]. Неизвестно, насколько точным было его перо, но о герцогине де Флери действительно ходили толки: выданная замуж в пятнадцать лет, она напропалую изменяла мужу и славилась многочисленными любовными связями — настолько многочисленными, что это вызывало оторопь даже у видавшего виды версальского общества.

Я помнила ее восхитительной юной женщиной, гибкой, как ива, с каштановыми, отливающими золотом волосами и бархатными глазами на фарфоровом личике, черты которого можно было бы назвать идеальными. Ее внешность вызывала тогда во мне чувство женского соперничества, и я не стремилась записывать ее в подруги. Сейчас, спустя десять лет, она сохранила свою красоту, но стала массивнее (хотя тяготы материнства ее, кажется, миновали). Ее налитая грудь выглядела тяжеловато в лифе платья-чехла, сшитого из дорогого лимонно-желтого шелка. Округлое лицо с темно-пунцовыми губами манило и притягивало взгляд, но ему не хватало свежести, — слишком явны были признаки недосыпания и излишеств, а огромные темные глаза были подернуты знойной и влажной поволокой, выдающей женщин, которые настолько любят мужчин, что уже потеряли им счет в своей постели.

Меня удивило ее имя — графиня де Монтрон, но она опередила любые мои расспросы, безапелляционно заявив:

— Да, дорогая моя, я уже очень давно не герцогиня де Флери. И — даже уже не графиня де Монтрон… Я дважды разведена, и мне очень нравится, когда меня называют так, как называли в юности: Эме Франкето де Куаньи.

Она не вдавалась в ностальгию о Версале, не предавалась воспоминаниями о короле и злосчастной судьбе Марии Антуанетты. Прежде чем я успела осмыслить ее заявление о двойном разводе (раньше мне не приходилось встречать дам, переживших такое), Эме деловито завершила свой визит у Розы, забрала полагающиеся ей упаковки с товарами и решительно предложила прогуляться по улицам Парижа и побеседовать.

— Погода восхитительна! Не всегда март в столице так чудесен. Скажите своему кучеру, пусть следует за нами, а мы полюбуемся Сеной и поговорим. Приходилось уже вам видеть, Сюзанна, как пляшут парижане на площади Звезды? Да, жизнь продолжается… и продолжается даже без нас, аристократов, как это ни обидно!

Она прибыла в лавку мадемуазель Бертен в добротной открытой коляске, над которой был натянут примечательный зонт из плотной светлой тафты, — гулять в таком экипаже действительно было одно удовольствие, и, раз она обладала таким средством передвижения, можно было подумать, что ее финансовые дела идут неплохо. Но Эме и тут предвосхитила мои замечания.

— Буду откровенна: в Париже у меня есть друзья, которые меня поддерживают. Одного вы знаете, это — наш с вами общий знакомец Морис, который нынче в таком явном фаворе у корсиканца… — Она засмеялась, блеснув белыми зубами: — Впрочем, коляску мне одалживает банкир Клавьер. Сказала вам уже Роза об этом? Нет-нет, мы с ним не любовники, только деловые партнеры: оба не любим Бонапарта и оказываем друг другу поддержку в салонах.

— Вы много посещаете салоны?

— Почти каждый вечер. Бываю у мадам де Монтессон, хотя там невыносимо скучно, и даже у принцессы де Водемон, хотя у нее иногда собирается всякий сброд… Она принимает даже Фуше. Лучшее место — у мадам де Сталь. Вот где оттачивают языки на первом консуле!

Она дала знак своему извозчику и, чуть повернувшись ко мне, снова улыбнулась:

— Однако это место не для вас. Морис готовит вас для иного.

Все эти намеки были мне не особо приятны, равно как и ее немного бесцеремонная манера обращения, но я не выдала недовольства и покачала головой:

— Для чего меня можно готовить, мадам де Куаньи? Я замужняя женщина и…

— И? Почему же вы не в отеле «Нант», рядом со своим мужем?

Это был логичный вопрос. Я сдержанно ответила:

— Иной раз жена своими средствами может добиться большего для мужа, чем он сам.

— Вот как? Может, вы, подобно многим нашим, надеетесь вернуть свое имущество? Там, где бессильна шпага мужа, сработает красота жены?

Через сад Тюильри мы ехали к набережной Сены. Река блестела на весеннем солнце, ее гладь бороздили груженые углем и песком лодки, а каменные берега были сплошь уставлены железными прилавками старьевщиков. Ночью товар запирался на ключ, а днем шла бойкая торговля. И чего тут только ни продавалось! Ремесло старьевщиков процветало, и по его процветанию ясно можно было судить, что старая эпоха безвозвратно ушла, а новая начинается. Вдоль набережной продавали старые фамильные портреты, на которых легко можно было узнать лица предков версальских завсегдатаев, фарфоровую посуду, ранее принадлежавшую знаменитым родам, гобелены, извлеченные из национализированных аристократических особняков, старинные фолианты из дворянских библиотек, древнее оружие и регалии. Теперь все эти сокровища искали новых владельцев так же, как раньше нашли новых собственников дворянские замки, леса и охотничьи угодья.

Эме проследила за моим взглядом.

— Печально, не так ли? Наше прошлое… Хоть бы кусочек этого вернуть, об этом мечтают все эмигранты! Как это облегчило бы нашу жизнь. Подумать только, мне приходится играть на бирже, чтобы как-то поддерживать достойный уровень существования!

Я удивленно посмотрела на нее. Играть на бирже? Странно было даже предположить, что она умеет это. Я, к примеру, абсолютно не представляла себе тонкостей этого занятия. Впрочем, в нынешнем Париже женщины занимались не только финансовыми спекуляциями, но и управляли шестерками лошадей, носились зимой на коньках, полуобнаженные разъезжали верхом, по английскому обычаю