— Наша цель состояла в том, чтобы решить, следует ли нам подвергать его обследованию. Мой предварительный прогноз таков: Хадсону могут поставить неверный диагноз «аутизм», в каковом случае он будет подвергнут ненужной ему терапии и, возможно, дискриминации. Если у него действительно аутизм, результат может быть таким же.

— Первое правило: не навреди.

— Совершенно верно. Кроме того, анализ проблемы должен предшествовать действию.

— Полностью согласна. Может, выпьем чего-нибудь, а потом уж домой? Все-таки у нас вроде как выход в свет.

— Я заранее отвел это время для научной работы.

— И ты мог бы позвонить своим родителям.

— Предпочитаю вариант «выпьем».

Пока мы шли в направлении коктейль-бара, местонахождение которого я выяснил с помощью интернета, я размышлял о том, что, если бы на слушаниях, посвященных Возмутительной ситуации на лекции по генетике, я решил сослаться на аутизм как на аргумент в свою защиту, Лиз стала бы оптимальным сопровождающим.

— У меня хорошие новости, — сообщила профессор Лоуренс по телефону, когда я ехал домой с работы. — Одна женщина, которая была на той твоей лекции, написала статью для студенческой газеты. Но редакция отказалась ее публиковать. Автор заявила, что это несправедливо, и…

— Вероятно, там содержалась критика в мой адрес.

— Это вряд ли, а то газета бы с руками оторвала такую статью. Нет, там было заглавие типа «Почему снежинки всегда белые?», а автор — студентка из Ганы.

— Беатрис?

— Именно. Та самая, которую ты выбрал в качестве эталона черноты. Господи помилуй! Похоже, ей не понравилось, что кто-то из белых (всем известно, что ту жалобу подала студентка, которая задала тебе первый вопрос) обиделся как бы от ее имени. Уж не знаю почему, но она на твоей стороне. Во всяком случае, статья очень широко разошлась и без публикации в газете. Теперь эта проблема расколола университет. И ее не решить твоим увольнением. Руководство ищет способ как-то выпутаться из этого. Они наверняка примут объяснение насчет твоего аутизма, даже в отсутствие официального диагноза. Лишь бы ты просто заявил, что в спектре.

Затем позвонила Рози — из школы. С менее позитивными новостями.

— Еще один так называемый срыв. Мне пришлось его забрать, и он совершенно замкнулся в себе. Ты не хочешь?..

— Ты неизмеримо лучше владеешь техникой допроса. И потом, я отстаю от графика исследований.

— Речь не о том, кто как умеет вести допрос, а о том, что он должен знать: отец — рядом и готов ему помочь. Подумай, чего ты сам бы хотел на его месте. И в его возрасте.

Ответ был таков: «Хотел бы, чтобы родители не допрашивали меня о том, что произошло в школе и чего они могут не понять». Но в случае подобной реакции Рози призвала бы меня «подумать получше», так что я сразу перешел к этой стадии. В процессе размышления я произвел пробежку, восполнил потерю жидкости с помощью воды, а затем приготовил «Писко сауэр» — для стимулирования творческой активности и поддержания практических навыков приготовления коктейлей.

Чего бы я хотел от моих родителей, будь я в возрасте Хадсона? Их единственной полезной инициативой стала запись меня на занятия карате, однако двигало ими вовсе не стремление обеспечить меня разумной фитнес-программой на всю жизнь, улучшить мою координацию и предоставить мне место, куда я мог пойти в двадцать с небольшим — за отсутствием иной социальной жизни. Нет, их цель заключалась в том, чтобы научить меня «давать сдачи» — совершенно неосуществимый сценарий в условиях реальной динамики взаимодействий на школьном дворе, в классе и в раздевалке.

Мне требовался некий универсальный ответ, поскольку известные мне оптимальные реакции на конкретные происшествия — такие, как нервный срыв, поступившая из школы жалоба или обнаружение того факта, что завтрак, который ты дал ребенку с собой, остался несъеденным, — разнились между собой. Ответ явился мне, когда я налил второй стакан «Писко сауэра» и подумал, что через семь лет мог бы предложить этот напиток Хадсону — в рамках законодательства, пусть, возможно, и не в рамках этических норм.

Я бы хотел, чтобы ко мне относились как ко взрослому. Не для того, чтобы мне разрешали пить «Писко сауэр», а чтобы от меня ничего не скрывали, чтобы ко мне прислушивались, чтобы меня не оставляли в стороне в важные моменты моей жизни.

— Ты употреблял алкоголь. Я чувствую по запаху. Употреблять алкоголь нерационально.

Интонация последнего предложения подозрительно напоминала интонации андроида из «Стартрека».

Хадсону нравилось указывать на примеры нерационального, как ему казалось, поведения с моей стороны. Однако я, следуя классической психологической уловке, сознательно демонстрировал поведение, противоположное тому, которое мы хотели поощрять в нашем сыне. Пусть Хадсон назло родителям сделается убежденным трезвенником.

— Совершенно верно, — ответил я. — Но даже иррациональному поведению обычно можно найти рациональное объяснение, если вникнуть в устройство человеческой души. У тебя есть рациональное объяснение того, почему ты отказываешься подстригать волосы?

— Это когда я был маленький. — Хадсон указал на свои волосы — или, возможно, на свой мозг. — Маленькие дети не такие рациональные.

— А как насчет сегодняшнего инцидента? Директор утверждает, что тебя временно отстранили от занятий за какое-то нарушение. Она не уточнила, за какое именно. По ее словам, когда срок отбывания наказания был сокращен благодаря твоему хорошему поведению, ты отреагировал на это проявлениями гнева. — Именно в этот момент нашего разговора она использовала слово «срыв».

— Я не вел себя нерационально.

— Гнев по природе своей нерационален. И вообще это нерационально — отвечать враждебностью на акт великодушия.

— Никакого великодушия не было. Считалось, что отстранение — на весь день. Мистер Уоррен заглянул ко мне, чтобы узнать, как у меня дела. А я уже доделал уроки, потому что было тихо и меня никто не доставал. Я читал, это можно, если сделаешь всю домашку. Но он сказал, что я должен вернуться в класс. А я ответил, что он нарушает свое обещание.

— И это привело к вспышке гнева и конфликтной ситуации?

Хадсон кивнул:

— Он не сказал слово «обещаю», так что это не было официальное обещание. Но уговор был именно такой. В конце концов он мне разрешил остаться.

— Очевидно, ты предпочитаешь обычному классу ту комнату, где проводят время отстраненные от занятий.

— Не всегда. У нас в параллельном классе есть парень, так он постоянно туда хочет. Правда, он реально чудной.

— В каком смысле?

— Во всех смыслах. У него аутизм.

Рози расхохоталась, когда я передал ей объяснение, приведенное Хадсоном: