Как всегда, Исаак выпутался из своего этического утверждения с помощью разветвленной системы аргументов. Мы проговорили с ним два часа семь минут. Его жена Джуди принесла ему ужин прямо к телефону. Исаак выказал странный интерес к взаимоотношениям Хадсона с Бланш.

— Мы же знаем, что cause célèbre[8] антипрививочного движения — мнимая связь вакцинации с аутизмом. Который, в свою очередь, демонизируется. И я намеренно употребляю этот глагол, ибо считаю, что религиозная аналогия здесь уместна. И вот юная особа, которую вырастили в такой убежденности, завязала отношения с молодым человеком, который — во всяком случае, если верить тому, что она, вероятно, слышала в школе, — может оказаться аутистом. Сколько им сейчас?

— Хадсону одиннадцать.

— М-м-м. Я бы очень хотел с ней встретиться. И с матерью.

— А что насчет Хадсона?

— Трудно исследовать этот вопрос, пока ты не скажешь мне, что именно утаиваешь.

— По поводу чего?

— По поводу того, что происходит в твоей жизни. Или происходило.

— Много всего…

— Начни с таких слов: «Я заметил совпадение…» или «Удивительная параллель с тем, что сейчас происходит с Хадсоном…».

— Я заметил совпадение с моим собственным школьным опытом… — Тут мне сам собой явился ответ получше. — Мне тоже предложили обратиться за такой диагностикой. В университете.

Следующий вопрос Исаака оказался вполне предсказуемым:

— Как по-твоему, возможно ли, чтобы эти два факта были как-то связаны между собой?

— Безусловно, нет. Никакой зависимости. В школе совершенно не осведомлены о…

— Но учитель встретился с вами, когда ты думал над тем, не пройти ли диагностику самому? И затем предположил, что ее имеет смысл пройти Хадсону?

— Я не упомянул о своей ситуации в разговорах с учителем.

— Дон, ты уже должен бы знать, что не следует ограничиваться лишь рассмотрением очевидного.

Поскольку было уже поздно (по крайней мере, в Нью-Йорке), мы сошлись во мнении, что я не должен проводить отдельную беседу с Джуди — даже просто для того, чтобы подчеркнуть для нее преимущества беспроводного телефона. Как всегда, Исаак предложил захватывающие умозаключения. Но я — пока — не имел ни малейшего представления о том, как претворить их в действия.

Я поднял проблему Хадсона в разговоре с Джорджем и Дейвом во время нашего традиционного еженедельного Вечернего мальчишника в городе. Название, присвоенное нашим трехсторонним дискуссиям по скайпу, вводило в заблуждение всеми своими компонентами: мы уже давно не являлись мальчишками (Джорджу было семьдесят шесть); в Мельбурне было семь утра (хотя в Нью-Йорке еще стоял поздний вечер); кроме того, «в городе» подразумевает пребывание на улице, в клубе, баре и т. п., однако все мы находились у себя дома.

— В школе требуют, чтобы Хадсона проверили на аутизм, — объявил я, дождавшись, когда на экране появятся аватарки Джорджа и Дейва.

— И тебе доброго утра, Дон, — отозвался Джордж. — Как погода, как Рози, как твой папаша? И у меня тоже все отлично, спасибо, только мне что-то скучновато. Подумываю перебраться назад в Англию. Или, может, эмигрирую в Австралию. Сдается мне, там сильно не хватает барабанщиков — судя по той музыке, которую вы у себя клепаете. А у тебя как жизнь, Дейв?

— Без перемен. Соня до сих пор рвется на стажировку в какой-нибудь из филиалов. Пока она ее не пройдет, ей не дадут повышения. А мне сейчас только переезда не хватало. У Фульвио колики, просыпается каждый час. От антидепрессантов, похоже, вообще никакого проку, только вес скачет как черт-те что. Ты лучше нам расскажи, что там с Хадсоном. Отвлеки меня от моих печалей.

— Ладно, — согласился Джордж, — сначала про Хадсона. Но мы с тобой еще не закончили, так и знай.

— Я могу тебе сразу сообщить, что сказала бы Соня, — заметил Дейв, обращаясь ко мне.

— Превосходно, — ответил я. — Значит, можно будет не звонить ей отдельно.

— Я буду с тобой начистоту, потому что это же ты. Она считает, вы оба слишком много работаете и поэтому упускаете возможность нормально следить, как ребенок растет. Она говорила, Рози правильно сделала, что перешла на неполный день, но ты совершенно зря и работаешь, и исследованиями занимаешься. Она бы сказала: «Меня не удивляет, что у Хадсона проблемы».

— Вот тебе, — произнес Джордж.

— Извини, — сказал Дейв. — По правде говоря, Соня с радостью бы поменялась с вами местами. С тобой и с Рози. Она бы с удовольствием работала на полставки, а в остальное время сидела с Зиной и Фульвио, а я бы вкалывал сверхурочно, чтобы скопить им на колледж. А играл бы с ними только по выходным.

— А ты-то сам что думаешь, Дейв? — спросил Джордж. — У тебя бывают такие трудности с Зиной?

— Два совершенно разных случая. Она девочка. В школе, где учится Хадсон, я видел детей, похожих на него. Но все они — мальчики.

Мы с Джорджем некоторое время молча ожидали, что Дейв продолжит. Прервав его, я невольно стал причиной разрыва логической цепочки.

— Я всегда был парень крупный, — сообщил Дейв. — Даже в школе. Но никто мне ничего такого не говорил, пока однажды, один-единственный раз, один парень не обозвал меня жиртрестом. И после этого меня всегда только так и называли — жиртрест, жиртрест… Пока мы не закончили школу. Но я знал, даже еще когда все это только началось, что, если сброшу вес, кличка никуда не денется. И иногда, когда я пытаюсь удержаться и не есть бургер, думаю: да какого черта, что я ни делай, все равно останусь этим самым жиртрестом.

— Ну как, дошло до тебя сравнение, Дон? — осведомился Джордж.

— Разумеется. — Теперь я гораздо лучше справлялся с аналогиями, чем раньше. — Тучность приравнивается к аутизму. Верно?

— Верно, — отозвался Дейв. — Ежели дать псу злобную кличку…

— Какому псу?

— Это просто поговорка такая. Пес — это был я. А как у тебя с этим было, Джордж?

— Если мы про клички, то, когда я ходил в школу в Лондоне, там меня прозвали «утырок», потому что я с Севера, тогда так часто звали северян. И я был не слишком здоровенный, так что ничего с этим поделать не мог. Прозвище, знаете ли, не слишком ласковое. И мне толком ничего не давалось — ни учеба, ни спорт, ни что-нибудь такое. И один ублюдок вечно до меня докапывался. Один раз я из-за него даже в больницу загремел, и все равно ему ничего не было.

Но потом я неплохо научился всего одной штуке — играть на барабанах. И стал рок-звездой. И мне теперь было начхать, что там они про меня думают. Они — со своими дерьмовенькими работенками. Таксисты, сантехники, клерки во всяких дебильных адвокатских конторах. А я — на сцене. Делаю то, о чем они только мечтать могут. Лучшая работа на свете. Любые телочки и вещества, какие только захочешь…