— Спасибо, брат Арсений, — с видом кроткого смирения поблагодарил его Роман.

Тот, отходя, покосился в его сторону и лишь после продолжительной паузы выдавил из себя:

— Пожалуйста!

Подтянувшись на руках, Ромка перебросил себя с кровати на каталку, заботливо пододвинутую Иваном поближе. Потом в компании своих соседей, которым было с ним по пути, совершил вояж по маршруту туалет — умывальник — трапезная.

— Давай, что ли, подкачу? — предложил Роману Арсений на последнем этапе пути к трапезной, расположенной почти в самом центре лагерной территории.

— Спасибо, я сам. — Ромка накручивал дурацкие колеса, с нежностью вспоминая оставленные дома протезы. Ноги, пусть даже и искусственные.

— Не доверяешь?

— Не в этом дело. Просто не позволяю себе ни от кого зависеть, особенно в мелочах.

— И как оно при этом живется?

— Нормально. Если сопли попусту не распускать.

— Ну, тут у тебя выпускная гайка туго завернута. А что хоть сюда-то надумал податься? В миру-то что не жилось?

— Да вот, не жилось. Сестре с мужем стал не нужен, а жили в одной квартире. Ну и самое главное: успел за свою жизнь немало чего натворить. Такого, что успеть бы теперь замолить за оставшееся время. Хорошо, что господь образумил вовремя, — Ромка врал так спокойно и уверенно, с оттенком легкой усталости в голосе, что даже сам себе почти поверил. Потом поинтересовался: — А вас с Иваном какими судьбами сюда занесло?

— Да похожими. По молодости ломаешь дрова, не задумываясь, а потом, когда тебя жизнь самого саданет под ребра не раз и не два, уже начинаешь что-то осознавать. Вот и пришли сюда после того, как добрых людей на улице встретили, побеседовали. Я — так, осмотреться чуток. Может, еще и свалю отсюда, как основные грехи замолю. А старый хрыч совсем сбрендил со своим покаянием. Помимо общих молебнов еще и в комнате повадился устраивать персональные. Даже среди ночи пытался голосить, пока я несколькими затрещинами немножко ума-то обратно ему в башку не вернул. Ну а только у нас тишина настала, так тут ты нарисовался. И это после тех ночей, которые нам во время «вступительного очищения» устраивали… ну, сам знаешь. Так что ты уж за встречу-то зла не держи, сорвало меня вчера.

— Проехали, — только и ответил Ромка.

Дальнейший путь они проделали в тишине. Присоединились к состоявшемуся в трапезной обязательному утреннему молебну. Потом расправились с выданной на завтрак миской перловой каши.

— Бог, говоришь, тут правит? — с кривой усмешкой спросил у Ромки Арсений. — А по еде так от хозяина и не отличишь.

— Не пожрать в жизни — главное. — Роман отставил пустую миску, задаваясь вопросом: «А что теперь?» Остальные стали расходиться из трапезной, судя по репликам, имея каждый в этом лагере свое конкретное дело. Иван, работавший в каком-то пошивочном цехе, уже успел тихонечко ускользнуть, со всем рвением спеша на свое рабочее место. Арсений, работавший на карьере за городом, тоже начал прощаться, не только из-за рвения, но и из-за ожидавшей рабочих машины. Он уже уходил, когда к ним подошел вчерашний Ромкин провожатый:

— Брат Роман, отец Никодим тебя хочет видеть.

— Так поспешим же к нему, брат мой, — совершенно серьезно ответил Ромка.

И снова уже привычный путь по вымощенным лагерным дорожкам, бегущим сквозь раскинувшийся на территории ясеневый парк. Снова — взгляды, с замиранием сердца украдкой бросаемые на всех, проходящих мимо, в надежде наконец-то увидеть среди них Лану. И, глухим уколом в глубине души — мысли об Айке, которая, наверное, уже вся извелась в неизвестности. Но как подать ей весточку о себе? Вход на территорию посторонним строго закрыт, к первому встречному с такой просьбой не обратишься. Телефон, даже если его, наряду с другими личными вещами, не изъяли бы в первый же день Ромкиного появления здесь, все равно давно бы уже разрядился. А выход в город для Ромки пока недоступен. Оставалось лишь надеяться, что, собирая сведения о секте, Генка с Айкой и про «вступительное очищение» тоже хоть что-то успели узнать. И догадываются, что он исчез из поля их зрения именно поэтому, а не потому, что с ним что-то случилось. Хотя… да все равно сомневаются и волнуются так, что словами не передать! А он ничего с этим не может поделать.

Терзаемый такими мыслями, Роман гораздо спокойнее, чем сам от себя ожидал, встретил поступившее от Никодима известие о том, что нищенской стези ему в этой секте избежать все-таки не удастся. Никодим начал издалека:

— Чадо мое, Роман, ты ведь должен понимать, что каждый, кто состоит в нашей общине, старается что-то в нее привнести? Одни ведут свой духовный подвиг, проповедуя и приобщая к богу заблудшие души. А другие вносят свою лепту трудом, потому что у каждого, здесь находящегося, есть множество духовных сестер и братьев, которым каждый день необходимо вкушать хлеб наш насущный. Поэтому каждый стремится заступить туда, где он будет полезен.

— Я тоже так сделаю, отец Никодим. Куда и когда скажете.

— Успев оценить твои знания, я бы с радостью устроил тебя в мастерскую. Но наша община небогата, у нас немного машин, так что большей частью мастерская пока пустует.

Роман мог бы на это ответить, что небогатая община с пустующим автопарком вряд ли взялась бы закупать в мастерскую такое оборудование, какое он успел там заприметить. Но вместо этого с молчаливым ожиданием посмотрел на отца Никодима. И тот не подкачал:

— Поэтому, сын мой, я бы пока предложил тебе добывать для общины средства подвигом нищенства. Это тот святой путь, на котором ты должен будешь преуспеть. Если только, как заповедовал нам господь, смиришь гордыню свою и осознаешь, насколько твоя миссия важна для сестер и братьев твоих.

Он, наверное, ждал, что Роман начнет ему возражать. Но тот опустил глаза к полу и смиренно произнес:

— Я готов, отец Никодим. С верой и рвением пришел я сюда. И понимаю, что сам до сих пор ел здесь свой хлеб задаром («именно хлеб, в то время как вы тут явно не голодаете, а ваш преподобный, поди, уже не один счет в банке открыл»).

— Никто не упрекнет тебя куском хлеба, сын мой! Но если ты чувствуешь в себе силы стать одним из тех, кто его добывает…

— Я считаю, что это мой долг, отец Никодим! («И через все пройду, потому что это даже ни в какое сравнение не идет с тем, что вы делаете с ней!»).

— Так снизойдет на тебя благословление господа нашего, к которому я скромно присоединю и свое отеческое благословление! — торжественно воскликнул наместник перед тем, как проститься с «духовным сыном».

Те, к кому Ромка перешел от него, так сказать, по этапу, изъяснялись уже гораздо проще. Коротенько обучили его:

— Много с людьми не болтай, если только не поймешь, что деньги можно стрясти. Благодари от души, да и на пожелания с благословениями не скупись, люди это любят. Иной и не собирается ничего давать, но послушает и передумает. А еще много денег в миске не держи, лишнее убирай в кармашек. Так, чтобы проходящие мимо видели: на хлеб-то тебе, может, этим вечером и хватит, а вот на пакет молока уже точно нет. Да, и каталку мы твою здесь оставим.