– А почему вы не выкинете этого броненосца? Можно же купить чучело получше.

– Ты права, я оставил его на память. Это самое первое чучело, которое я сам набил. Я учился на курсах по переписке. Никому такого не посоветую. Если решишь овладеть этим ремеслом, поступай в ученики к мастеру. В искусстве таксидермии столько важных мелочей, что чтение брошюры делу не поможет.

– Мне что-то неохота становиться таксидермистом. – Я копалась на полке, заставленной окаменелостями и обломками старых костей.

– Мудро. Один запах чего стоит, многих новичков оттолкнул. Но хочу заметить, что мой следующий броненосец вышел значительно удачней. Так хорошо получился, что я его послал одному великому человеку – в знак величайшего уважения.

Слушая вполуха, я вытащила ископаемого трилобита. Меня привёл в восторг гладкий жёсткий камень, который когда-то был мягким телом подводного существа.

– Он изучал южноамериканских броненосцев, так что я подумал: надо послать ему североамериканский экземпляр. А после чучела броненосца я принялся за рысь – слишком амбициозная идея. Особенно трудно набивать морду. Мне хотелось, чтобы рысь огрызалась и показывала зубы, как будто её вспугнули. А вышло, что бедняжка больна свинкой.

Сколько же миллионов лет трилобиту, лежащему у меня на ладони? В каких древних морях он плавал? Я никогда не видела океана, только воображала себе волны, ветер, солёную пену.

– А он в благодарность послал мне заспиртованный образец. Взгляни, там, на полке рядом с броненосцем. Самая большая моя драгоценность.

– Что? – я всё ещё не могла оторваться от окаменелости.

– Чудище в бутылке.

Я взглянула на тварюгу в толстенной стеклянной бутыли. Ну и страхолюдина. Нелепые глазищи и множество ног.

– Это Sepia officinalis. Он нашёл этот экземпляр у мыса Доброй Надежды.

– Кто нашёл?

– Мы говорим о Чарлзе Дарвине.

– Быть не может! Он вам это прислал?

– Именно. За свою долгую жизнь он переписывался с множеством натуралистов по всему миру и со многими обменивался образцами фауны.

– Дедушка, не валяйте дурака.

– Кэлпурния, я никогда не «валяю дурака». Кроме того, мы с твоей матерью безусловно сходимся в одном: использование вульгарных выражений – признак невысокого интеллекта и ограниченного запаса слов.

Я не могла поверить своим ушам. У нас в доме не просто есть его книга, у нас есть чудище, которое он сам препарировал! Я не могла отвести глаз от бутыли. Зачем этому созданию столько ног?

– А это кто?

– А ты как думаешь?

Я скорчила рожу.

– Вы прямо как мама. Она всегда велит мне посмотреть в словаре, если я не знаю, как писать какое-то слово.

– Вот и правильно. И в этом мы с ней сходимся.

Я подобралась поближе к бутыли и попыталась прочесть маленькую этикетку, привязанную к горлышку. Старинный почерк, выцветшие буквы. Разобрать надпись мне не удалось, но всё равно было здорово – написано пером самого Чарлза Дарвина, его собственной рукой.

– А можно вынуть эту штуку из бутыли? А то трудно разобрать, уж больно там тесно.

– Этому экземпляру почти семьдесят лет, и он заспиртован. Боюсь, если вынуть, он просто-напросто развалится.

Я уставилась на бутыль. Суша? Море? Воздух? Ног много, но они какие-то вялые, веса тела не выдержат. Значит, они для плаванья. Тогда в море. Но плавников нет. Как же можно плавать без плавников? Проблема, ничего не скажешь. И жабр нет. Ещё одна проблема. Глаза как огромные блюдца. Зачем такие здоровенные глаза? Понятно, чтобы видеть в темноте. Значит, он живёт там, где мало света, глубоко в воде.

– Похоже на рыбу и живёт на дне океана. Но я таких рыб никогда не видела. Не могу понять, как он передвигается и как дышит.

– Неплохо для начала. Странно было бы ожидать, что ты сама сможешь догадаться. Это каракатица. Ты права, она едва помещается в бутыль. Семейство Sepiida, род Sepia. Передвигается, засасывая воду в полость под мантией и выталкивая её через воронку-сифон. Жабры тоже прячутся под мантией. Когда на неё нападают, выбрасывает облако коричневато-чёрных чернил. Внутри раковина, её можно использовать вместо наждака. Те, кто держат птиц в клетках, вешают птицам эти раковины для чистки клюва.

Потрясающая штука. Диковинка. И к тому же с историческим значением. Я потрогала пальцем прохладное стекло.

Я рассказала Гарри об этом чуде в бутылке. Он удивлённо поднял глаза от книжки, которую читал.

– Ты была в библиотеке?

– Ага. Дедушка позвал.

– Тогда ладно. Заметила корабль в бутылке? По-моему, самая интересная штука. Но у меня не было времени всё подробно рассмотреть. Он его получил от добровольной пожарной дружины, когда много лет назад пожертвовал им деньги на новый насос. Хорошо бы, чтоб он мне его завещал. А ты вроде много времени с дедом проводишь.

– Ну да.

– О чём ты можешь говорить с таким стариком?

Я заволновалась. Гарри – это ещё не страшно. А вдруг младшие братья узнают, что дедушка – кладезь странных и удивительных историй о битвах с индейцами, с огромными зверями, историй о полётах на воздушном шаре? Тогда мне ничего не достанется. Дедушка – мой!

– Да так, о всяком разном.

Ненавижу врать Гарри. Он снова уткнулся в книгу, и я поцеловала его в щёку. Он рассеянно погладил меня по голове.

– Ты же всё равно моя малышка.

– Ну конечно же, – подтвердила я.

Мне даже в голову не пришло, что ещё кто-то в доме замечает мои частые походы к дедушке в библиотеку, пока Джей Би не сказал:

– Чего это ты теперь играешь с дедушкой куда чаще, чем со мной, Кэлли?

– Да что ты, Джей Би. Я же часто с тобой играю. А с дедушкой я вовсе не играю. Мы занимаемся наукой, – важно добавила я.

– Чем?

– Ну, изучаем мир вокруг и пытаемся понять, как он устроен.

– А мне можно?

– Вот дорастёшь до моих лет…

Джей Би задумался:

– Не хочу. Он страшный. Даже не улыбается. И пахнет как-то странно.

Верно, дедушка пах шерстяной тканью, табаком, нафталином и мятой. И ещё виски иногда.

– Совсем не весёлый. У Фредди вот дедушка весёлый. А где наш другой дедушка? У Фредди их два. А у нас только один?

– Второй дедушка умер ещё до твоего рождения. У него был тиф, и он умер.

– А нового нельзя завести?

– Нет, нельзя. Он был мамин папа, а потом заболел тифом и умер.

Джей Би никак не мог представить себе, что наша мама тоже была ребёнком.

– Так почему нельзя завести нового?