– Ну, как тебе объяснить… Вырастешь – поймёшь.

– Хорошо.

В отличие от Сала Росса, который всегда злится, если такое слышит, Джей Би верит мне на слово. Теперь он потянулся ко мне за поцелуем.

– Кто твоя любимая сестра?

– Ты, Кэлли Ви, – хихикнул он.

Я обняла братишку, вдохнула запах шелковистых волос. Какой же он всё-таки милый.

– Ты чего?

– Ничего. Буду играть с тобой почаще, обещаю.

Честное слово, буду.

– Ага.

Хотя где взять время? Работы стало невпроворот. Озарение настигло меня, когда я лежала на спине в воде и смотрела в небо. С того дня я всё поняла про кузнечиков. По правде сказать, и про устройство целого мира. Едва выкарабкавшись на берег, я превратилась в исследователя и тут же обнаружила интересного представителя своего собственного, весьма странного вида. Он жил прямо тут, под боком. Такое сокровище в нашем доме, и никто из братьев его даже не замечает.

– Идёшь, Кэлпурния? – позвал дедушка.

– Да, сэр, уже иду! – и я галопом помчалась в библиотеку, таща рыбацкую корзинку с крышкой. Это была старая дедушкина соломенная корзинка, она ещё чуть попахивала рыбой. В ней лежали: Дневник, банки для сбора коллекций, бутерброд с сыром, заткнутая пробкой бутылка с лимонадом и бумажный кулёк с пекановыми орехами.

– Сегодня мы возьмём с собой микроскоп, – объявил дедушка, осторожно упаковывая прибор в футляр, а сам футляр – в полевой ранец. – Старый уже, но в хорошем состоянии, и линзы отличные. Наверно, у вас в школе есть поновее.

Микроскоп был немалой редкостью и стоил больших денег. В школе у нас его не было. Могу поспорить, что сейчас гляжу на единственный микроскоп между Остином и Сан-Антонио.

– У нас в школе нет микроскопа, дедушка.

Он даже сразу не ответил.

– Нет микроскопа? Не понимаю я современную систему образования.

– Я тоже. Нас учат шить и вязать. И ещё хорошим манерам – заставляют нас вышагивать по комнате с книгой на голове.

– А я-то думал, что книги лучше усваиваются при чтении.

Я расхохоталась. Только не забыть Луле рассказать.

– А что мы сегодня будем изучать?

– Давай займёмся водорослями. То, что ты скоро увидишь, до Левенгука не видел никто. Он был торговец шерстью, а я вот торговал хлопком. Любители тоже кое на что годятся, если берутся за дело серьёзно. До Левенгука никто даже не мог себе такого вообразить. Я всё ещё помню, как первый раз посмотрел в микроскоп. Словно попадаешь в совершенно другой мир. Захватила Дневник? Придётся много записывать.

– Конечно.

Мы пошли к реке, по дороге спугнув стаю оленей. Они нырнули в заросли и тут же скрылись из вида. Что привело нас к разговору об оленях и пищевой цепи, как назвал её дедушка, – у каждого животного своё место в естественном порядке вещей.

Мы дошли до мелководной заводи, окружённой густой бахромой зелёного мха. Прохладный воздух и затхлая вода попахивали тиной и гнилью. Испуганные головастики бросились врассыпную, стоило нашим теням упасть на воду. Выше по течению с громким всплеском нырнул кто-то покрупнее – выдра или речная крыса. Ласточки носились низко над водой, ловили насекомых.

Мы положили сумки, и дедушка принялся распаковывать микроскоп, части которого уютно покоились в бархатном футляре. Он достал зрительную трубу и показал, как навинчивать линзы.

– Давай сама, – скомандовал он. Тяжёлый медный цилиндр приятно холодил руки. Я знала, что мне доверили настоящую драгоценность. Дедушка поставил футляр на плоский камень, а на футляре утвердил микроскоп.

– Нам нужна капля воды, – он протянул мне два тоненьких стёклышка.

– Любая капля?

– Сгодится любая.

– Столько капель, трудно выбрать.

Он усмехнулся.

– Будет интереснее, если возьмёшь образец поближе к водяным растениям.

Я наклонилась и тронула пальцем воду, сбросила каплю на одно из стёклышек. Дедушка объяснил, что второе стекло надо положить сверху.

– Теперь помести его на предметный столик. Вот так. Самое трудное – это повернуть отражающее зеркало так, чтобы солнечный свет оказался под правильным углом. Чтобы осветить образец, надо много света, но при слишком ярком свете детали смазываются.

Я повертела зеркало и заглянула в окуляр, готовая к потрясающему зрелищу. Но там был только серый туман, и больше ничего. Ужасное разочарование.

– Дедушка. Там… там ничего нет.

– Надо подкрутить фокусировку, – он положил мою руку на винт. – От себя и медленно. Нет, не смотри на винт. Гляди в объектив и поворачивай.

Ужасно неудобно.

– Света достаточно? Не забывай о зеркале.

И тут это случилось! Целый мир огромных, подвижных, кишмя кишащих, извивающихся существ открылся моим глазам, до смерти меня испугав.

– А‑а‑а! – я отпрыгнула и чуть не уронила микроскоп. – У‑у‑у.

Убедилась, что аппарат не пострадал, и взглянула на деда.

– Надо понимать, что ты познакомилась с микроскопическими созданиями, – улыбнулся он. – Платон утверждал, что наука начинается с удивления.

Я снова прильнула к окуляру. Нечто волосатое с бешеной скоростью пронеслось мимо. А этот так и хлещет хвостом туда-сюда. Крутящийся шар с шипами, похожий на средневековую булаву, тихонько, словно еле различимый призрак, то вплывает в поле зрения, то уплывает. Хаотичный, дикий мир… ничего подобного я раньше не видела.

– И в этом я купаюсь? – право же, лучше не знать. – Как они называются?

– Это нам ещё предстоит узнать. Сумеешь их зарисовать? Потом посмотрим в книге, кто есть кто.

– Зарисовать? Они так быстро мечутся.

– Да, нелегко. Держи карандаш.

Я примостилась рядом с микроскопом, смотрела, рисовала, снова смотрела, снова рисовала. Старалась изо всех сил. Постепенно я стала различать старых знакомцев, теперь рисовать стало легче. Дедушка, мурлыча что-то из Вивальди, прогуливался поблизости с сачком. Я грызла карандаш и хмурилась – никудышные рисунки, какие-то невнятные очертания разбросаны по всей странице.

– Не очень-то хорошо получилось, – я протянула Дневник дедушке.

– С точки зрения искусства ты совершенно права. Но дело не в этом. Они срисованы с натуры, и мы сможем найти их в атласе, как только вернёмся в библиотеку. С этой точки зрения совсем неплохо.

– Может, в атласе мы их и найдём, но в реке я точно купаться больше не буду.

– Все они совершенно безобидны и обитают в этой речке уже многие тысячелетия. Куда дольше, чем ты, Кэлпурния. Утешься, ты плаваешь там, где есть течение. А эти создания неуютно чувствуют себя в проточной воде.