— Или «Саперави».

— Занятно.

— Такого не бывает.

— Хм, разумеется, пацаны. Ведь это гемоглобовский глюк… Ну, чего замолчали? Давайте выпьем.

— Вот клевое вино, — похвалил Кубик Рубика, наливая из бутылки «Саперави». И сам же спохватился от неожиданности. — Ух ты, не фига себе!

Бледно-красная струя, еще мгновение назад казавшаяся безжизненной, обескровленной, едва коснувшись внутренней стенки бокала, неожиданно приобрела волшебный, темно-гранатовый оттенок; вмиг повеяло утонченно-пахучим и волнующим; «Саперави», очутившись в хрустальном сосуде, стало чем-то большим, чем просто вино, обнаружив в себе новую форму и новое значение.

— Клево!! — восторженно повторил Кубик Рубика. — Не зря «Саперави» называют «красильщиком»!

— Как Бога, — казалось, некстати сравнил Морской змей. Он проговорил это так глухо, неразборчиво, будто, забывшись, произнес вслух то, что хотел сказать лишь одному себе.

— Не-е, меня поправляет «Бейлиз», — категоричным тоном заявила Nokia. Из маски мобильного телефона раздался девичий голос — такой хриплый, такой трескучий, словно убитый сигнал на телефонной линии. Однако, несмотря на прокуренный или простуженный голос, его обладательница, без сомнений, была жива, да еще как жива! А губки, свежие, словно только-только выписанные кисточкой, своевольной кистью природы — одни только губы ее чего стоили!.. Nokia, дурачась, подкинула черную оливковую виноградину, запрокинула голову — и ловко поймала маслину в треугольное отверстие, вырезанное на месте рта в маске. Буддистский монах, продолжая хитро щуриться и улыбаться пластиковой улыбкой, одобрительно захлопал в ладоши. Почувствовав поддержку, Nokia решила запить удачный трюк любимым ликером. Она взяла кряжистую, но, похоже, очень бедовую бутылку «Бейлиза» и сделала два глубоких глотка из горлышка.

— Bay, Nokia, ты сегодня в ударе! — вновь зааплодировал Буддистский монах, а Снежная королева, сидевшая по диагонали от Nokia, протянула ей пустой бокал:

— И мне плесни.

В широкий, с сужающимся к верху горлышком бокал, предназначенный для коньяка, полился ирландский кайф — золотисто-черная, восхитительно щедрая на хмельное золото струя. «Бейлиз» бессовестно манил ароматом шоколада, меда и еще черт знает каких сладких наживок!

— Ка-а-айф! — потянув носом, вздохнул-застонал Морской змей.

— И мне, — вдруг раздалось за его спиной; Морской змей немедленно обернулся. У новенькой, подошедшей неслышно и, возможно, дышавшей ему в затылок не одну минуту, оказался очень чистый, звонкий голосок. Голос был таким мелодичным, что на незнакомку посмотрели все пятеро. А Снежная королева так и застыла с бокалом «Бейлиза», едва пригубив ирландского золота.

— Хай! Чего это вы на меня?.. Я вам не помешала?.. Или моя масочка не сподобалась? — новенькая в нерешительности переминалась с ноги на ногу; вот она уже сделала шаг в сторону…

— Да нет, маска класс! — вовремя остановил ее Буддистский монах. Маска на незнакомке ему и в самом деле понравилась. А может, голос, спрятанный под ней… С миловидными, несколько заостренными по-птичьи чертами, со сладко очерченным маленьким ртом маска в первые мгновенья знакомства вызвала симпатию и острейшее желание взять ее под защиту. Но чем дольше Буддистский монах всматривался в бесподобную маску, притягивавшую к себе какой-то неестественной, потусторонней красотой, тем отчетливей понимал, что попал. Попался, влип, запутался в тонких птичьих чертах маски, казавшихся теперь не такими уж милыми и безобидными. Буддистский монах почувствовал, как комок, вставший в горле, тяжелеет, подобно впитавшему воду снежному кому. «Ведьма», — решил Буддистский монах.

— Ты… кх!.. Ты кхх!.. Ты кто? — откашлявшись со второй попытки, спросил он. Растерянность и тревогу, овладевшие им, уловил, похоже, один Морской змей. Он потянулся было к бутылке свекольно-красного «Киндзмараули», но, услышав, как хрипло взывает о помощи его приятель, в ту же секунду поднял на него глаза, да так и обмер — по внешней стороне маски Монаха катился пот.

Незнакомка, хмыкнув под суррогатным личиком, кокетливо покачала головой. И неожиданно пропела:

А еще я дева-самовила, дева-пеперуда… В общем, чтоб вы знали, русалка я. Ха-ха-ха!

— Да ну! А я думал, ведьма, — с заметной иронией выразил сомнение Буддистский монах. Он наконец справился с волнением, почувствовал себя уверенней и злей.

— Яка ж ты русалка, колы у тэбэ рыбьячого хвоста нэмае? — сипловатым баском добавила масла в огонь Nokia.

Русалка не сразу ответила. Вначале, ко всеобщему удивлению растолкав Nokia и Монаха, как ни в чем не бывало уселась между ними. Затем вежливо попросила Кубика Рубика налить ей «Бейлиза», а Снежную королеву передать корзиночку с бисквитами. И только потом, отпив и закусив, она точным движением запихнула половину пирожного в треугольный рот Nokia.

Первой захохотала до сих пор сдержанная и тихая Снежная королева. Она просто давилась от смеха! Остальные в первый момент притихли, уставились немыми масками на хохочущую подружку — ведь не каждый день можно увидеть, точнее, услышать разрывающуюся от смеха холодную Снежную королеву. Затем грохнули сами. Хохотала даже, издавая низкие, трубные звуки, плюясь по сторонам бисквитной радостью, маска Nokia. Смеялась легко, заразительно и Русалка.

— Во-первых, между русалкой и ведьмой не такая уж большая разница. Да к тому же в ведьме нет ничего худого. Ведать — значит знать. Ведьма ведь не виновата, что пипл не догоняет ее! — сквозь смех пыталась объяснить опасная Русалка. — А хвост… Только самые тормознутые невежды полагают, что первый признак русалки — это хвост.

— Хм, а какой же тогда главный признак… твой? — спросил Буддистский монах. Маска его все так же слащаво, по-лакейски улыбалась, но в душе скребли кошки. Монах оказался не по-монашески любопытен, на что Русалка повернула набок маску, вдруг приблизила ее к маске Монаха и сделала вид, что хочет поцеловать его. Наверное, у нее получилось это, потому что все за столом тут же притихли.

— Хвост для тех, чей удел — пресмыкаться и ползать, — с мягкой нравоучительностью в голосе произнесла Русалка, слизывая с обнаженных губ крошки, доставшиеся от Буддистского монаха. — Светлая доля русалок — летать. Поэтому боги наградили нас, русалок, крыльями. А еще — большой, фантастической любовью…

Морской змей до краев наполнил высокий бокал терпковатым и быстро проходящим счастьем под названием «Саперави». Налил — и с удовольствием выпил. Хо-ро-шоо! Ему очень нравилось все, что сейчас происходило за скатертью-самобранкой. Нравилось, что космос сжался до их маленькой компании, отослав на задворки Вселенной все, что им было чуждо и неприятно. Они были одни в доме, оккупированном, кишащем людьми-масками или масками — неизвестными истотами… Прикрыв глаза, не сумев совладать с безмятежной улыбкой, Морской змей сладко тащился от беззаботного смеха вокруг, разговоров, наездов, приколов — беспричинных и ни к чему не обязывающих, как сама жизнь.