Путь к совершенству бесконечен. Этот путь — Гемоглобов.

Знаю, некоторым из вас не терпится почувствовать себя совершенными, не заходя далеко или вовсе не отправляясь в бесконечный, омытый кровью всех нас путь. Вот так бы взять сразу или почти сразу — и осознать себя совершенным… Мы становимся единым, совершенным — пусть на первых порах в ограниченном масштабе — уже при соблюдении следующего условия: когда в один и тот же миг входим в Гемоглобов. Всем сообществом пользователей одновременно подключаемся к Сети, доверив ей, а значит, каждому из нас в отдельности, самое сокровенное, что есть у гема — его кровь, то есть жизнь, и знание, то есть дух.

Путь к нашему совершенству — коллективному и персональному — лежит, как вы, надеюсь, уже уяснили, только через Гемоглобов. Идеальный полигон для познания, самопознания, самосознания! Познавая самих себя, открывая самих себя, мы неуклонно приближаемся к зерну, скрытому в нас. Тому абсолюту, который и есть собственно наше непознанное совершенство.

Познав себя, идентифицировав свой абсолют-совершенство, выходим на новый уровень: познавшие самих себя, мы начинаем движение навстречу друг к другу. Наши персональные абсолюты есть зоны, или, иначе говоря, сущности целого абсолюта, совершенного единства. Пройдя стадию самопознания, наши персональные абсолюты теперь готовы к полноте, слиянию, превращению в мощное абсолютное единение.

И наступит момент, когда, подобно сыновьям, однажды навсегда вернувшимся в отчий дом и слившимся с отцом своим, единятся наши совершенные абсолюты, до той минуты уже познанные нами, в единый совершенный абсолют. Цепочка самопознания замкнется, и тогда нам не будет равных! Окружающая нас реальность, разрозненная и далеко не совершенная, вдруг окажется недостойной нашего абсолютного единого. Безнадежно убога, ущербна! Сплошные изъяны и ни единой надежды на полноту.

Начнется третий этап. Осознав, в каком несовершенном космосе оно пребывает, наше абсолютное единое не преминет устранить несовершенство вокруг, темную разобщенность, едва-едва затронутую спасительным процессом самопознания, — иначе говоря, привычную жизнь, которая не дает нашему абсолютному единому ощущать себя совершенным в полной мере.

Вакуум ущербности будет устранен, реальность вокруг неузнаваемо преобразится, слившись с нашим абсолютным единым — став одним из его бесчисленных эонов. Отныне наше абсолютное единое воцарится везде и навеки, раз и навсегда покончив… К примеру, с проблемой четырехмерности нашего мироздания. Да, покончив с любой попыткой измерить, сравнить или изменить наше абсолютное единственное. Наше совершенное единое, уважаемые собратья, воистину станет единственным и…

Речь Кондрата, по обыкновению, грешила нравоучениями и очень походила на продолжение темы, поднятой в гемочате.

Послужившая эхом его же внезапному уходу, его речь наконец затихла, оборвалась на незаконченной мысли. Но все и так были сыты ею по горло. Да, бесспорно, то, что говорил Гапон, было любопытно, в отдельных местах смело, ново, непохоже на его предыдущие ораторские импровизации. И не только потому, что оказалось полным контрастом по сравнению с его чудовищным образом тибетского демона, агрессивными, наполовину бессмысленными выкриками, по сравнению с шокирующей ролью исполнителя буддистского цама. Совсем не поэтому запись Гапонова голоса произвела на гемов такое сильное впечатление, одних задев за живое, других, казалось, всего лишь позабавив. Однако прошло не так много времени, чтобы и вторая часть гемов смогла оценить выступление Гапона по достоинству, всерьез и надолго задумавшись над смыслом его странных обещаний и деклараций. Небезынтересным было и то обстоятельство, что на протяжении всего своего ораторского выпада Кондрат и вскользь не коснулся темы, столь остро волновавшей гемов, — ближайшей, а не запредельной судьбы Гемоглобова. Их завтрашнего дня, черт подери! Ни оправданий, ни единой попытки объяснить внезапную гибель Савла. Группа гемов, пришедшая к Гапону на маскарад, ожидала от своего предводителя того же, что в подобных ситуациях ожидает от вождей любая толпа, — чтобы ее убедили, успокоили, заверили, что смерть их товарища — роковая случайность, не более, что к остальным это никак не относится. Смерть — к ним не относится… А случай с Ален?! Хром видел ее в полдень живой и здоровой, Марго где-то в три пересеклась с ней в магазине… И вдруг — сотрясение мозга, поломанная нога, реанимация. Может, это тоже как-то связано с Гемоглобовым?.. Ну конечно, связано! Наверняка Кондрат знает, по меньшей мере догадывается, что случилось с Ален. Но вместо простых, понятных объяснений и таких же понятных черных шуток, которыми обычно не брезгует Гапон, — пространные, заумные высказывания о гносисе и гностиках, абстрактные апелляции к сверхъестественной природе Гемоглобова и не менее абстрактные, продиктованные, казалось, абсолютно надуманной логикой рассуждения о необходимости самосовершенствования и самопознания… Черт, лучше бы Гапон и вправду шутил — цинично, по-черному, как умеет только он один.

Недовольство, досада, раздражение, злость эмоциональными сквозняками наполнили дом Гапонов. С той минуты, как исчез Кондрат, а затем и его менторский голос, пронизали вдоль и поперек тесный маленький мир… Да вдруг беспомощно завязли в его спертой, топкой, как болотная гать, атмосфере. Оттого, наверное, дальше раздраженных, гневных разговоров дело не двинулось. Но казалось: стоит только открыть шире форточку или, еще лучше, распахнуть настежь окно — и вместе с желанной свежестью и чистотой в дом ворвется незримая отвага; она захватит, увлечет гемов, вооружит их головы и души. И тогда они разберутся с Гапоном, припрут его к стенке и выскажут все, что о нем думают. А может, даже решат судьбу Гемоглобова.

— Кондрат, конечно, красавец — сам смылся, а мы тут должны дурью маяться! — ворчливо просипела Nokia, отскребая последние икринки, присохшие к стенкам тарелки. — И на фига мне такой маскарад? Нет, разве я не права? Прикинулся лешим каким-то — и утек!

— Чего ты удивляешься? — пожала плечами Снежная королева. — Прикол как раз в его стиле. Так ведь? — Королева взяла за руку Морского змея, застывшего на корточках рядом. — Ты ж его корефан, лучше нас знаешь Гапончика.

Но Морской змей ничего не ответил. Сидел, неподвижный и совсем нестрашный, точно чучело всамделишного морского чудовища. Поглядев на него повнимательней, Снежная королева разочарованно покачала маской: Змей, судя по всему, мысленно был еще в прошлом — пережевывал в уме речь друга или, застряв во времени еще глубже, до сих пор сопротивлялся тибетскому демону.

— Все бы ничего, да вот, блин, вино кончилось, — уже по другому поводу досадовал Кубик Рубика, одну за другой осматривая бутылки из-под вина. Из двух или трех ему удалось-таки выжать последние черно-красные капли. — Ну давайте, миленькие!

— Контра испарился, праздничек накрылся! — продолжала раздраженно сипеть Nokia. И вдруг ни с того ни с сего ткнула Буддистского монаха в бок. Тот мило ворковал с Русалкой. Похоже, это ему очень нравилось: создавалось впечатление, что китайские глазки на его маске стали еще уже, а улыбка еще медовей. Зато Nokia была явно не в настроении. — Тоже мне голубки нашлись! Мы тут, понимаете, важные вещи обсуждаем, а они сюсю-мусю!