Пускаю в ход всё своё обольстительное обаяние и в какой-то момент понимаю: я близок к победе. Чувствую её желание, она снова плавится от моих прикосновений, но… Не учёл, что, женившись на Лисице, я приобретаю в комплекте и Лисёнка. А эта мелкая терминаторша, оказывается, способна не только разгромить мой дом, но и устроить мне «вырванные годы» в брачную ночь. Она будто категорически не хочет делиться своей мамой со мной!

И как результат — вот уже который день они вдвоём в больнице, а я разрываюсь между Штейнбергом, отцом и моим лисьим семейством. В связи с этим в распорядок избирательной кампании приходится вносить коррективы, что вызывает у Михаила острое недовольство. Впрочем, идея с ребёнком принадлежит ему, так что пусть пожинает плоды своих чудесных решений.

Из сложившейся ситуации мне удаётся извлечь неплохие политические дивиденды. Нахожу общий язык с главврачом, прощупываю проблемные места больницы и заказываю за свой счёт суперсовременный аппарат УЗИ.

Зову прикормленных журналистов, они снимают репортаж о передаче в дар больнице столь необходимого дорогостоящего оборудования. Главврач поёт на камеру песни и делает мне отличную рекламу. В итоге расходимся, удовлетворённые взаимовыгодным сотрудничеством. Так что поговорка: «Нет худа без добра» вполне себя оправдывает.

Покончив с представлением для пиара, отправляюсь в палату за моими лисичками. Девочка уже вполне оправилась, встречает меня радостным возгласом «Папа!» и карабкается на руки. Просто удивительно, ещё неделю назад я с трудом заманивал её к себе, чтобы сделать постановочное фото. А теперь она готова висеть на мне чуть ли не целый час.

Вот бы её мама, наконец, проявила ко мне такую же благосклонность…

Слово «шилопоп» раньше резало слух, вызывало странные ассоциации и казалось полной глупостью. Как можно так называть детей? Но глядя на эту непоседливую малявку, понимаю, что оно чётко подходит к её характеру. Порой мне кажется, что в Лисёнке спрятан вечный двигатель. Пожалуй, единственное, что может удержать эту юлу на месте относительно длительное время, — чтение книг. Причём память у девочки отличная, она всё запоминает на лету.

Когда Олеся впервые усадила меня читать ей «Доктора Айболита» — не в стихах, а толстенную книжищу в прозе[2], то Иришка постоянно поправляла меня, если я неправильно выговаривал имена персонажей. Мне даже стыдно стало, пришлось экстренно искать аудиокнигу и по дороге в машине слушать её, чтобы вспомнить, как правильно ставить ударения в чудных именах.

Штейнберг смеётся, а я начинаю подозревать, что главным в нашей семье буду вовсе не я, а Лисёнок. Интересно, в кого она такая командирша? Самое любопытное, что верёвки Иришка вьёт только из меня — маму она слушается. Как Олесе удаётся на неё влиять — ума не приложу. То ли гипноз, то ли магия. Говорят, что все рыжие — немного ведьмы…

Жена уходит к врачу за выпиской и рекомендациями, а мне поручает одеть дочку и с вещами выходить во двор. С готовностью соглашаюсь. Что может быть сложного в том, чтобы натянуть на ребёнка шапку с курточкой и сапоги? Но это если одевать обычного ребёнка.

Я успеваю вспотеть и потерять с десяток нервных клеток. Потом принцесса снисходит и соглашается одеться, но при условии, если я ей расскажу про Бармалея[3]. А я ещё от Айболита не совсем отошёл. Ребёнком я был когда-то давно. И этой сказки, естественно, не помню. Как и несколько других, которые требовательно называет мне Иришка. И это катастрофа!

Когда Олеся заходит в палату, я всё так же сижу на кровати, а дочь, устроившись у меня на коленях, эмоционально рассказывает про Бармалея.

— А я вас во дворе обыскалась, — заявляет жена строгим тоном.

Чувствую себя идиотом — не меньше. Но ничего поделать не могу…

— Витя, скажи мне, как ты собираешься быть депутатом, если не в состоянии справиться с одной маленькой девочкой? Тебя же там съедят, — с ехидной ухмылкой выдаёт жена.

— Меня? — захлёбываюсь от возмущения и наглости этой самоуверенной малолетки.

И уже открываю рот, чтобы выдать гневную тираду и поставить её на место, но шокированно смотрю на полностью одетую дочь, и слова застревают в горле. Когда и как Лисица успела? И почему терминаторша слова при этом не сказала, а мигом дала себя одеть?

Начитаю подозревать, что Штейнберг намеренно подсунул мне эту лисью пару, чтобы сбить спесь и сделать более покладистым и управляемым — марионеточным депутатом… Это точно заговор!

* * *

Лисица колдует на кухне. Дочка крутится возле неё, гремя кастрюлями. Кажется, она вытащила всё содержимое шкафа на пол. Первая реакция — возмущение. Как можно вывалить на пол чистую посуду? Почему мать ей это позволяет и не ругает?

Некоторое время наблюдаю за ними, стоя в дверях. Но Лисёнок быстро замечает меня и тут же атакует своей активностью, будто электровеник. Её так много! Она везде. А ведь только что сидела, как мышка, лишь кастрюлями постукивала. Недаром говорят: «Чем бы дитя ни тешилось — лишь бы не плакало».

— Иришка, мой руки, сейчас будем ужинать, — Лисица говорит совсем не строго, но девочка её слушается. Она слезает с моих рук и отправляется в ванную.

— Помоги ей, пожалуйста, она не дотягивается до мыла.

Плетусь за Лисёнком. Сегодня целый день не покидает ощущение, что меня упорно превращают в подкаблучника. Даже Лисица умудряется раздавать мне указания. И как сопротивляться этим двоим в моём доме — я пока не могу придумать.

Меня затапливает злостью на Штейнберга, который навязал мне эту липовую семью. Чем дальше, тем сильнее убеждаюсь, что и без них я бы вполне победил. Но только обратной дороги нет… Чувствую себя тигром в клетке. А ведь всё только начинается…

— Мама, пусть папа мне почитает, — капризничает Иришка, когда Лисица укладывает её в кровать.

Голос малышки долетает до меня через стену. Закатываю глаза. Быть отцом — то ещё наказание. Никакого покоя. Спустя всего несколько мгновений ко мне заглядывает Олеся.

— Иришка хочет, чтобы ты ей на ночь почитал. Я ей в больнице, видимо, надоела.

— Что ты за мать такая, что твоя дочь предпочитает тебе чужого мужика? — зло шучу, и она ожидаемо принимает мои слова за чистую монету, моментально краснеет и вспыхивает.

— Ну, знаешь ли! Ты сам захотел назваться её папой! Если бы не ты со своей свахой, мы бы жили себе, как жили, и в ус не дули! Сдался ты нам сильно. Не хочешь — не читай. Только потом не жалуйся, что она отказывается фотографироваться у тебя на руках!

— Ладно, давай книгу, — произношу примирительно.

В конце концов, она права — это было моё предложение, Лисица в этой игре такой же заложник, как и я, или даже больше. Но она уже обиделась, уходит и то ли не слышит, то ли игнорирует мои слова. Зашибись…