То есть я бы помогла, если бы руки у него были нормальные. Но руки Жака какие-то скользкие и противные. Словно кто-то налил манную кашу в мешок. Они растягиваются под весом немаленького парня, когда тот падает навзничь, а затем резко сокращаются. Артефактор с силой влетает в меня, и мы вместе вваливаемся в комнату.

Весовые категории у нас разные. Заведомо проиграв в этом соревновании, я падаю на спину, удержаться никакой возможности. Сверху всей своей полуразжиженной тушей валится Даманн.

— Кве! — вырвается из моей груди невнятный звук. — Ссслезь!

Говорю-то я парню, но слезает с меня полотенце, которым обмоталась после душа. Неумолимо так ползет вниз. Парень барахтается и елозит, тщетно силясь подняться. Я ругаюсь на чем свет, пытаясь одновременно спихнуть его и удержать неотвратимо сползающее с груди полотенце. В этот момент и возвращается Гейл Мандрейдж, застав нас в двусмысленном положении.

— Так-так-так, — флегматично тянет она, глядя на артефактора: — А еще вчера мне в вечной любви клялся…

Перешагнув через его резиновые ноги, проклятийница идет к столу и опусткает на него поднос с завтраком для меня.

— Помоги его снять! — прошу сдавленно.

— Помоги его снять! — в унисон со мной молит рыжий артефактор.

Само собой я говорю о придавившем меня Жаке, а Жак — о проклятии, которое умудрился подхватить не иначе как с нашей двери. Гейл не спешит делать ни то, ни другое. Возвышается над нами и с интересом рассматривает.

— Забавный эффект, — наконец, выносит вердикт. — Надо будет подробнее его изучить.

— Да, Гейл! Можешь изучить меня всего. Вдоль и поперек, — охотно отзывается несчастный, тронувшийся умом от одного вида объекта своего обожания парень.

И расслабляется, гад! На мне!

— Так это Маклюс тебя подослал, да? — сиплю полузадушенно. — Чтобы я не дожила до дуэли? — делаю последнее отчаянное, но тщетное усилие высвободиться. — Кве!

Гейл качает головой. Подхватив бедолагу Даманна, превратившегося во фруктовое желе, за ногу, оттаскивает в сторону. Судорожно хватаюсь за почти съехавшее следом за ним полотенце. Натягиваю на грудь. Уф! Наконец, могу свободно вздохнуть.

— Ну ты и туша, Даманн! А с виду вроде нормальный, — высказываю негодование.

— И что ты пытался сделать? После чего проклятие сработало? — Мандрейдж садится на корточки над рыжеволосым и без зазрения совести запускает пятерню прямо в его рыжие волосы, приподнимая ему голову.

Смотрит она, чтобы вы понимали, над стеклами очков.

Влюбленный артефактор, похоже, теряет дар речи. Потому что смотреть в таком неудобном положении может только в одну точку — прямо под короткий подол домашнего платья Гейл.

— Чего молчишь? — хмурится проклятийница.

— Твоим бельем любуется, — едко замечаю я, все еще немного злясь на обоих.

До Мандрейдж только сейчас доходит. Она, вообще, на редкость негибкая во всем, что касается отношения полов.

— Ох, ты ж! — едва ли не отбрасывает рыжеволосую башку Даманна, от чего тот глухо утыкается лбом в вытертый ковер.

— Уй!

Проклятийница поднимается на ноги. Видно, что она слегка смущена и выбита из колеи. Решает:

— Через два часа само пройдет. А теперь уходи, Жак… То есть, уползай отсюда нафиг! И к нашей дверь больше не прикасайся.

— Как это уползай?! — от негодования упираю руки в бока, но тут же спохватываюсь — злосчастное полотенце снова норовит упасть. — Нет уж! Приперся — пусть остается. Он-то мне как раз и нужен.

Оба смотрят на меня.

— Да-да. На дуэлянта и артефактор бежит, когда требуется. Жак, ты же мне поможешь, да? В качестве компенсации за моральный ущерб и все такое.

Когда я, переодевшись и высушив волосы, едва не угробившие воздушного духа, возвращаюсь в гостиную, Жак и Гейл как ни в чем не бывало пьют чай с моими, между прочим, рогаликами. Выглядит это по меньшей мере странно, так как руки Жака до сих пор напоминают плети лозы и, противно истончившись, свисают до самого пола. Задетая проклятием нога закручена в кольцо наподобие змеи. На ней как на подставке стоят стопы Гейл Мандрейдж, восседающей на подлокотнике дивана.

Проклятийница поит артефактора чаем из собственной любимой чашки! Неслыханное дело! И изредка сует парню в рот рогалик. Рыжий, судя по выражению блаженства на лице, принимает все, как знак наивысшего внимания. Смотрит на Гейл влюбленными глазами. Кажется, он согласен целиком стать резиновым, лишь бы эта идиллия не прекращалась.

— Кхм-кхм! — привлекаю внимание. — Не помешала?

— Это наша общая гостиная. Входи, Ирис, — Мандрейдж неисправима.

То ли шутит, то ли на полном серьезе напоминает мне после пяти лет совместной жизни, а то вдруг, я забыла? Качая головой, иду к ним и, устроившись на стуле, пододвигаю к себе чашку. Маленький огненный дух мгновенно кипятит в ней воду, и я тянусь за заваркой.

— А мы тут обсуждаем твою дуэль, — говорит покончивший с рогаликом Жак. — И даже придумали кой-чего.

В этот момент в дверь снова стучат. И на этот раз уверенно и без истерик. Втроем переглядываемся, и Гейл, демонстративно сдвинув свои очки на самый кончик носа, идет открывать. Ну а что? Мне сейчас опасно, вдруг это сюрприз от Маклюса. А Жак все равно ближайший час недееспособен.

Проклятийница отворяет дверь, и на пороге показывается высокая сухощавая фигура. Темная и мрачная.

— О, Гас! Какими судьбами? — жизнерадостно машет ему рукой Жак Даманн.

Точнее пытается, но резиновость конечностей еще не прошла. Взмахом руки он сносит со стола любимую чашку Гейл.

К счастью, успеваю среагировать и мгновением раньше призываю Буча. Фамилиары, вообще, призываются быстрее прочих существ. Если по одиночке, то даже мысленно. Чашка падает на мохнатую зеленую шкуру и остается целой. Под благодарным взглядом Рыжего быстро поднимаю ее и ставлю на место раньше, чем проклятийница оборачивается. Фух!

Наблюдавший нашу перепуганную пантомиму гость, не подает виду.

— Пригласишь внутрь? — загробным голосом интересуется он.

Нереально красивый парень, которого Вездесущий за каким-то йархом наделил даром некромантии.

— Прекращай дурью маяться, Тамбертон, — кривится Гейл. — Ты же не кровосос какой-нибудь. Тебе приглашение не нужно.

Некромант входит, корча недовольную гримасу. Одет он, как обычно, во все черное. Но не потому, что некромантам запрещены другие цвета. Вон, девчонки с их факультета как-то психанули и сговорившись, назло всем месяц носили только розовое. Просто Гасу Тамбертону-Экрю нравится такой образ.

На бледном лице, обрамленном черными волосами до плеч, прозрачными голубыми топазами сияют живые глаза. Друзья представляют собой забавный тандем — ахроматический некрос, и обожающий яркие цвета ведун-артефактор. До сих пор удивляюсь, как они сошлись — один язвительный и будто бы вечно недовольный, другой — в любой ситуации лучащийся хорошим настроением. Ну или почти в любой.