— В Огасте я был. Это ведь столица штата. Там резиденциягубернатора, кинотеатры, рестораны…

— Смотри-ка, в Мэне и такое есть, — ухмыльнулся Макфрис.

— Ну, если хочешь зайти в шикарный ресторан, потерпи доБостона, — заметил Абрахам.

Кто-то сзади застонал.

Впереди раздались приветственные крики, и Гэрретинасторожился. Там стояла обшарпанная ферма, на стене которой был прикрепленбольшой плакат, окаймленный лампочками и сосновыми шишками:

“Длинный путь. Мы за Гэррети! Родительская ассоциацияграфства Арустук".

— Эй, Гэррети, где твои родители? — крикнул кто-то.

— Дома сидят, — ответил Гэррети. В последние пятнадцатьчасов он вдруг обнаружил, что не так уж приятно, когда тысячи людей,столпившихся вдоль дорог, выкрикивают его имя и делают на него ставки(«двадцать к одному» — сказал тот рабочий… Интересно, много это или мало?). Этопугало его. Толпа оказалась небольшой, и скоро дорога опять опустела. Онипрошли еще один мост, на этот раз бетонный. Вода струилась внизу, как черныйшелк.

С опаской подали голос сверчки, а минут через пятнадцатьпошел дождь. Впереди кто-то заиграл на губной гармошке. Недолго (пункт 6:береги дыхание), но Гэррети узнал мелодию. Добрый старый Стивен Фостер. «ЧерныйДжо» или еще что-то из расистской классики. Упился до смерти, бедняга. КакЭдгар По, если верить слухам. Еще По был некрофилом и хотел жениться на своейчетырнадцатилетней кузине. Интересно, что он написал бы, если бы дожил до нашихдней и увидел ДЛИННЫЙ ПУТЬ —?

Впереди кто-то начал кричать. Без слов, пронзительнымдетским голосом.

Темный силуэт метнулся к обочине за вездеходом (Гэррети и незаметил, когда вездеход нагнал их) и скрылся в лесу. Залп. Кусты ежевикизатрещали под тяжестью упавшего в них тела. Солдаты выволокли за ногиневезучего беглеца — темнота скрыла его имя.

Гармошка заиграла что-то насмешливое, потом голос КоллиПаркера велел ей заткнуться. Стеббинс сзади засмеялся. Гэррети вдругпочувствовал ненависть к Стеббинсу. Как он смеет смеяться над смертью? Этогоможно ожидать разве что от Барковича. Баркович обещал сплясать на могилах, и вего распоряжении уже шестнадцать.

“Сомневаюсь, что у него хватит на это сил", — подумалГэррети.

Острая боль пронзила правую ногу. Мускулы свело, потомотпустило. С бьющимся сердцем он ждал повторения судороги, но она неповторилась.

— Я больше не могу, — простонал Олсон. Его лицо висело втемноте, как белая маска. Никто ему не ответил.

Темнота. Проклятая темнота. Они все похоронены в ней заживо.До рассвета целая вечность, и многие из них его не увидят. Может быть, все.

Все они задохнутся здесь, под шестью футами темноты, крича ицарапая сломанными ногтями крышки своих гробов. Священник наверху будет читатьмолитвы, а скорбящие родственники — шаркать ногами, торопясь на свежий майскийвоздух. И скоро они услышат шелест мириадов червей и жуков, спешащих к ним…

“Я схожу с ума", — подумал Гэррети.

Ветерок прошелестел по ветвям сосен.

Гэррети повернулся задом и помочился. Гаркнесс сопел находу: похоже, уснул. Гэррети вдруг стал слышать все, самые тихие звукиокружающей его жизни. Кто-то жевал; кто-то сморкался; кто-то тихо кого-то очем-то спрашивал. Янник еле слышно напевал.

— Зачем я ввязался в это? — безнадежно спросил Олсон, вторянедавним мыслям Гэррети. — Зачем я согласился?

Никто не ответил. Как будто Олсон уже был мертв. Еще однопятно света.

Они прошли кладбище, темную церковь и ступили на улицу ещеодного городка.

В деловой части собрались посмотреть на них человек десять.

Они приветствовали проходящих, но непривычно тихо, словнобоясь разбудить соседей. Самым молодым среди них был мужчина лет сорока в очкахбез оправы.

Гэррети развеселило, что ширинка у мужчины была почему-торасстегнута.

— Давай-давай! Молодцы! — тихо выпевал он, маша им пухлойбелой ладонью.

Они прошли мимо перекрестка, где сонный полицейскийудерживал громадный грязный трейлер, и городок кончился — как прочитанныйрассказ Ширли Джексон.

— Посмотри на этого типа, — тронул его за плечо Макфрис.

“Тип" оказался высоким парнем в зеленом плаще. Он шел,все время раскачиваясь и держась руками за голову. Раньше они почему-то его невидели… Или это темнота так изменила лица.

Парень запутался в собственных ногах и едва не упал. Гэрретии Макфрис зачарованно следили за ним минут десять, забыв про собственнуюусталость. В конце концов он упал и получил предупреждение. Гэррети не думал,что парень сможет встать, но он встал и пошел. На плаще у него был номер 45.

— Что с тобой? — прошептал Олсон, но парень, казалось, неслышал.

Гэррети уже заметил, что многие из них ничего не видят и неслышат. Ничего, кроме дороги. Как будто идут по канату над черной бескрайнейбездной.

— Как тебя зовут? — спросил он, но парень опять не ответил.

Внезапно Гэррети начал спрашивать его снова и снова,повторяя одно и то же, лишь бы не оставаться наедине с этой молчащей пустотой.— Как тебя зовут? Как тебя зовут? Кактебязовуткакте…

— Рэй, — Макфрис потянул его за рукав. — Он не отвечает.Пит, я хочу знать его имя — пусть скажет…

— Не трогай его, — тихо сказал Макфрис. — Он умирает.

Парень под номером 45 упал снова, на этот раз лицом вниз.Когда он поднялся, лицо его было в крови. Все услышали, как ему объявилипоследнее предупреждение.

Они прошли через проем еще большей темноты — железнодорожныйпереезд.

Когда они вышли, Гэррети с радостью увидел впереди длинный,пологий спуск. 45-й упал в последний раз. Прогрохотали выстрелы. Гэррети решил,что его имя уже не имеет никакого значения.

“Теперь соревнующиеся находятся в изолированныхкабинах".

Джек Берри

Полчетвертого утра.

Рэю Гэррети это время показалось самой длинной минутой самойдлинной в его жизни ночи. Это была мертвая точка, пик отлива, когда мореотступает, оставляя на песке разбитые бутылки, ржавые жестянки из-под пива,использованные презервативы и поросшие зеленым мхом скелеты в клочьях одежды.

После парня в зеленом плаще выписали пропуск еще семерым.Около двух часов трое выбыли почти одновременно — как сухие листья, сдутыеосенним ветром. Они прошли 75 миль и лишились двадцати четырех участников. Ноэто было неважно. Важным была мертвая тишина. Снова прогремели выстрелы, икто-то упал. На этот раз лицо было знакомым — Дэвидсон, номер 8, тот самый, чтокогда-то на пикнике «подержался» за толстую тетку. Гэррети только миг смотрелна бледное, залитое кровью лицо Дэвидсона и быстро отвел глаза. Теперь он почтивсе время смотрел на дорогу. Иногда белая полоса была четкой, иногда казаласьразорванной, а иногда двоилась, как лыжный след. Он удивлялся, как люди могутвесь год ездить по этой дороге и не видеть этих выписанных белым иероглифовжизни и смерти. Или они видят?