теперь уже потешаться станут над ней. Она не хотела этого и думала, что ничего плохого не произойдет, если они уйдут. Он просто догонит их чуть позже.

Она не знала еще, что они заблудились. И не знала, что Маркус уже в тот самый момент, когда они покидали место ночлега, лежал с рассеченным бедром, истекая кровью. Одно ее слово – и они бы пошли искать его. И он был бы жив.

***

– Я Робин, – наконец собравшись с мыслями, ответила девушка. Хватит прятаться. Хватит врать. Хватит притворяться, что ее ненависть к людям – это не следствие ее ненависти к самой себе за те поступки, которыми вряд ли можно гордиться.

– Странное имя для девчонки. – Маркус присел на корточки, разглядывая ее с ног до головы и все еще не узнавая.

– Ты… не помнишь меня? – осторожно прошептала Робин.

– А должен?

Она, конечно, изменилась, но не настолько, чтобы он не узнал ее.

– Тот день в лесу. Этот день. Нас было девять человек. И мы с тобой…

– Точно, – парень прищурился и мерзко заулыбался. Облизнул и без того влажные губы и судорожно сглотнул, словно перед ним была не девушка, а тарелка сочного мяса. – Так это была ты. Я почти забыл про ту ночь.

– Забыл? – удивилась Робин. – Ты живешь в этом дне бесконечно много времени. И ты… Забыл?

Маркус поднялся на ноги, отошел к растущему недалеко кусту с длинными тонкими листьями и начал отрывать их, один за другим. Он изредка поглядывал на стоящую чуть вдалеке девушку и улыбался одному ему понятным мыслям.

– Ты что же думаешь, я здесь из-за тебя? Думаешь, твоя пусть и обалденная грудь могла заставить меня застрять в этом лесу?

– Я так не думала…

– Врешь, сучка. И тогда врала, когда позволила зайти достаточно далеко, чтобы я уже понадеялся оттрахать тебя. И сейчас врешь. Ты когда-нибудь говоришь правду, Робин?

– Ты меня не знаешь, – отрезала девушка и принялась оглядываться в поисках пути отступления. Ей вовсе не хотелось оставаться тут с этим мерзким мальчишкой, которому однажды позволила прикасаться к себе. После того случая у нее вызывали отвращение любые сальные намеки, знаки внимания. Наверное, поэтому ее так притягивали те, кто не обращал внимания ни на ее роскошную фигуру, ни на ухоженное и тщательно накрашенное миловидное личико.

– Мне хватило, – хмыкнул Маркус. – Так ты заблудилась?

– Д-да. Я шла по пляжу и… решила обойти эти скалы по лесу. Долго еще идти?

– Бесконечно, если ты не знаешь, куда идешь, – прищурился парень, опять нагло рассматривая ее с ног до головы. – Ты знаешь, куда ты идешь?

– Я ищу друга. – Робин сама ненавидела то сомнение, с которым прозвучали эти слова.

– Ладно, – пожал плечами Маркус и, выкинув охапку сорванных листьев, пошел в сторону чащи леса.

Робин смотрела ему вслед, не решаясь окликнуть, хоть и очень хотелось – надоело бродить здесь одной без намека на то, что это когда-то закончится. И если он тут появился, значит, что-то между ними осталось недосказанное.

– Погоди, Маркус. Я хотела попросить у тебя прощения.

Он остановился, не оборачиваясь. Слишком полная спина распрямилась, покатые плечи подались назад. Теперь его силуэт больше напоминал человека, а не просто груду сала, образовавшую бесформенную фигуру. Медленно развернувшись, он пошел к ней и остановился всего в паре метров.

Он был ниже ее – странно, но Робин об этом забыла. Его пухлые щеки были покрыты красными набухшими прыщами, глаз почти не было видно из-под нависающих век. Короткие полные пальцы сжимались и разжимались, словно не решаясь слиться в кулак. В нем не было агрессии, скорее какая-то безысходность, от которой хотелось завыть.

– Прощения? – переспросил он хриплым шепотом. – За то, что могла, но так и не стала моей первой и единственной девчонкой?

– Н-нет. Я… Мы оставили тебя в лесу. И я… Другие просто забыли. Но я… Я же знала, что ты куда-то ушел, и не пошла искать тебя, чтобы помочь. И ты… Говорят, ты заблудился, хотел залезть повыше и упал, повредив себе бедро.

Противный писклявый смех заглушил шум леса, проникая, казалось, до самого мозга и превращая его в кашу. Маркус смеялся, пока из глаз не потекли слезы, а из горла не начало вырываться хрюканье, делая его еще больше похожим на жирного кабана.

– Извини. Это, правда, смешно. – Он вытер глаза рукавом белой рубашки и шумно несколько раз вдохнул, пытаясь успокоиться. – Ты думаешь, это ты виновата в том, что я умер?

– Ну, я бы так не сказала. Но я могла бы помочь и… До этой нашей встречи я и не помнила почти про тот день. Но сейчас понимаю, что…

Сложно было выразить словами то, что можно было только почувствовать. А чувствовала она, как чувство вины и противные, как поцелуи этого подростка, мысли терзали ее тело все это время, заставляя постоянно задаваться вопросом: смогла бы она спасти его? Эти мысли грызли ее, глодали голодными червями, оставляя после себя глубокие рытвины, пустоту, которую невозможно было заполнить даже самым хорошим односолодовым виски.

– Ты ничего не понимаешь, – прервал ее Маркус. – Ни ты, ни твои друзья, ни школа, ни родители – никто не понимал. И если тебе важно это услышать – ты ничего не могла сделать. И если тебе интересно, я никогда никого не винил, иначе разве я оказался бы здесь, в самом лучшем дне моей жизни.

– Но как… – Робин ошарашенно смотрела на него, уже без страха, но с настороженностью.

– Я не хотел жить, – пожал плечами парень. – И ты не изменила бы этого, даже если б позволила мне и дальше ковыряться в твоих трусах и даже пойти дальше. Я ненавидел жизнь. И я хотел умереть столько, сколько себя помню. Но всегда был слишком труслив, чтобы действительно сделать что-то для этого. Слишком непригоден для жизни и слишком труслив для смерти. Я тогда действительно упал, но не пытаясь подняться наверх. Просто поскользнулся и… распорол себе бедро. От вида и запаха крови мне стало плохо, и я потерял сознание, а когда очнулся, то почувствовал, как слабею. Это… Это было самым прекрасным и желанным чувством – ощущать, как жизнь уходит из тебя. Я мог бы перевязать рану или пойти обратно в лагерь. Я слышал ваш смех и разговоры и понимал, что мне достаточно даже просто закричать, чтобы меня спасли. Но… Было приятно умирать под ваше похмельное веселье. Самые лучшие моменты из всей моей сраной жизни.

Застыв на месте, Робин боялась пошевелиться. То, что