И очнулись утром в одной постели. Шутка. Пётр проснулся сидящим на диване. Рядом в кресле храпел, как все иерихонские трубы вместе взятые, брутал. Ох, как голова болит! Из чего эту гадость лягушатники гонят? Из навоза? Вон, какой мерзкий запах из рота. Хорошо хоть жены не было с дочкой и карапузом. Всё ещё в квартире краской воняет. А её из чего делают? Из свинца! А так можно? Это полезно?

Интермеццо 4

Объявление: Куплю оверлок, недорого, можно БУ, хочу хоть под конец жизни узнать, что же это такое.

Димка Габанов охриневал. Жил в медвежьем углу, потом, правда, в город перебрался к родственникам. У них в посёлке десятилетки-то не было. Если бы в то время были бы уже написаны книги о мальчонке Гарри, то Димка бы себя с ним сравнил. Тоже ведь жил под лестницей. Лестница, правда, была не на второй этаж, какие уж там, в Сибири, вторые этажи. Лестница была на чердак. И располагалась она в сенях холодных. Так, что жил там Димка только когда тепло — весной и осенью. Зимою же стелили ему на полу матрас в кухне. Минимум удобств.

И ведь добился своего, поступил в Москву в институт. Койку дали в общежитие. Наладилась жизнь! И вдруг…

Сейчас Дмитрий Баламжинович Габанов (Имя отца Баламжин означает — рождённый алмазом), которого Пётр Миронович окрестил Дольче Габаной, а весь Большой театр именует вежливо Дмитрий Борисыч — кум королю. Королю Моды. Запись к нему на год вперёд. Директор театра под его мастерскую отдельную комнату выделил и даже воду туда с канализацией провели. Жить даже можно. Что Дольче регулярно и делал. Засидится за «Ну очень важным заказом с самого ОТТУДА», глядь — за полночь и метро закрыто. Раскладушку купил. Чайник электрический, плитку, кастрюльку. Утром пару яиц сварит, зажуёт с хлебушком и опять строчить.

Примы его в щёчку целуют, почти примы в невесты набиваются. Жены членов политбюро и ЦК в мамы. Не зазнаться бы.

На днях приходил Пётр Миронович. Осмотрел хоромы и как глянет грозно на директора. Михаил Иванович Чулаки, на что дядька серьёзный, очками сверкнул и неуверенно так: «Что-то не так, товарищ министр»?

— Да, всё не так. Где две помощницы, где лампы над машинками, чтобы люди зрение не портили, где кресла для отдыха, где женщина, которая тружеников кормить и холить будет. Я вам сына, можно сказать, от сердца оторвал. А вы. Эх, Семён Семёныч!

— Простите, — говорит директор, — недоглядел, всё исправим, но меня Михаилом Ивановичем зовут.

— Недосмотр это. Переименуем, — глянул грозно и ушёл.

А говорят, чудес не бывает. Вон два чуда за соседними столами склонились. Строчат. Вот полненькое чудо — Марина язычок, аж, от усердия высунула. Ах, какой заманчивый язычок. Эх, где мои семнадцать лет? Уже почти двадцать. Жениться пора.

17

Некоторые виды обезьян используют хвост в качестве руки. И именно от этих обезьян единственных животных, у которых рука растёт из п… пы, и произошли те два строителя, которые клали плитку у меня перед дачей…

— Ну, ты, Пётр Миронович и зверь. Иж, чего начудил. И как теперь быть? Глупость ведь твоя заразна. Выпороть бы тебя. Хотя у тебя ведь власти и заступников хватит меня самого выпороть. Наслышан.

— Да не верьте вы слухам всяким. Разве можно советского человека пороть ремнём?

— Конечно, не верю! Среди них коммунистов не было?

Пётр не помнил, когда в той реальности Виктор Васильевич Гришин сменил на посту Первого Секретаря МГК КПСС зарвавшегося Егорычева. Идиотик, против силовиков слово молвил, да ещё на пленуме ЦК. Все берега попутал. Одно слово «КОМСОМОЛЕЦ». Брежнев обзвонил членов Политбюро и каждому объяснил: «Московская городская партийная организация нуждается в укреплении, и Егорычева стоило бы заменить. Я предлагаю Гришина. Не возражаете»? Одобрямс и с 27 июня 1967 года был избран первым секретарём МГК КПСС Виктор Васильевич. А Егорычев был назначен заместителем министра тракторного и сельскохозяйственного машиностроения СССР, курировавшим строительство. А потом и послом в Данию сошлют. С глаз долой.

И вот новая метёлка подъехала к министерству Культуры. А там тротуар перед ним выложен красным бехатоном. Красота. Не серый потрескавшийся асфальт, и даже не кособокие камешки перед Кремлём. Другая реальность.

— Культуру несём в массы.

— Мне вчера посол Франции звонил. Намекал на вздувшийся асфальт перед посольством. Я не понял сперва. А он мне выписал верное направление. «Вот как красиво получилось у вас перед министерством Культуры». Сволочь. Одно слово.

Это он про кого?

— У них же из красного кирпича здание с белыми колоннами? — Пётр провожал мусью Бика до посольства. Красивый фасад. Умели раньше строить.

— С белыми.

— Дайте команду посчитать сколько нужно бехатона. Я договорюсь с производителем. Они сделают белые кирпичики, красные, как у меня, и тёмно-красные. Если без узора уложить перед посольством, вразнобой, как бог на душу положит, получится вполне на уровне.

— Как? Бехатон? Немцы что ли делают? — принял деловой вид Гришин.

— В Краснотурьинске. Богословский Алюминиевый завод.

— А при чём тут алюминий?

— Красная краска сделана из отходов. Хватает там этого добра. Вот и начали лепить кирпичики, — зачем всю историю рассказывать.

— Умный ты, наверное, человек, Пётр Миронович. Но в этих вопросах младенец. Думаешь, положим, французам и алес. Хрен. Все захотят. И не только посольства и министерства. Завтра же Семичастный курьера пришлёт. А у него там площадь целая. Справится твой алюминиевый завод? — махнул в сердцах рукой Первый секретарь.

Козёл. Лишь бы не работать. Сидеть сиднем. А как город тебе вверенный красавцем сделать, лень пошевелиться. Сдержался.

— Давайте с французов начнём. Я позвоню Кабанову — это директор завода, пусть расширяет производство. А вы с Ломако пообщайтесь. Пусть копеечку на это выделит. И всем будет хорошо.

— Писатель! Позвоню. Пойдём к тебе. Оттуда и начнём названивать, — поднялись в кабинет, позвонили Кабанову и Ломако, уже прощались, — Пётр Миронович, а можно я жену с дочерью в Большой пришлю к вашему Дольче Габанову. Дочь невеста, пятнадцать лет, ревёт в три ручья, нужно ей платье из Большого театра. Бойкот объявила, из комнаты не выходит.

— Конечно, сошьём. Как там Достоевский сказал: «Мир не стоит даже одной слезинки замученного ребёнка». Что же я хуже Достоевского?

— Не забуду. Прочитал твоего «Рогоносца». Уж точно читать веселей. Ни одной книги Достоевского не осилил до конца. Глыба. Нам простым людям не понять. Говорят, картёжник и наркоман. Спасибо заранее. По любому вопросу обращайся напрямую. Успехов тебе…