Официант принес десерт, я добавил себе виски, и язык у меня совсем развязался. Неожиданно я почувствовал в этой девушке родственную душу и стал рассказывать обо всем: о сыне, бывшей жене, неудачной женитьбе, желании и невозможности расстаться с Надеждой.

Она слушала очень внимательно, не перебивала, потом начала говорить о себе.

Я узнал, что девушка приехала из маленького сибирского городка, чтобы жить поближе к морю. На родине у нее остались мать и маленький брат, нуждавшиеся в ее помощи.

Мы проговорили до закрытия ресторана, я вызвался проводить, но она остановила меня:

– Нет, это лишнее. Я верю в судьбу. Если нам суждено встретиться, это произойдет и без нашего желания. – Незнакомка коснулась меня на прощанье рукой, и мое разгоряченное тело будто прошибло электрическим током.

Я провожал ее глазами, восхищался ее стройной, подтянутой фигурой – и хотел ее до безумия, однако бежать следом не решался. Она создала атмосферу очарования, загадочности, мечты – и разрушать ее из-за плотских желаний не хотелось.

В ту ночь я спал один, хотя это и не входило в мои планы.

Позднее я понял, что она сразу вошла в мои плоть и кровь. Мне не хотелось других женщин.

Киев. 1898 г.

Мария стояла у окна и с улыбкой слушала Василия. Впервые она видела мужа в праведном гневе, и это скорее смешило, чем пугало. Это ничтожество, по ее мнению, не было способно ни на что, даже устроить настоящий скандал.

– Вы меня постоянно компрометируете. – Тарновский, в минуты гнева переходя на «вы», брызгал слюной и размахивал руками, напоминая ветряную мельницу – впрочем, очень жалкую. – То вас видели раскатывающую в экипаже с Волынским, то вы сидели в ресторане с Анненковым. Объясните мне, пожалуйста, такое поведение.

Он подошел к ней и застыл как изваяние.

Она медленно повернулась к мужу и потянулась, как сытая кошка.

– Странно, что никто не застал меня в постели с очередным любовником, – проговорила Мария, – а именно этим заканчивались мои свидания.

Василий побагровел, затрясся, словно в лихорадке.

– И вы так спокойно говорите мне об этом?

Она дернула плечиком:

– А если я скажу взволнованно, что-то изменится?

Муж замахнулся, будто собираясь ее ударить, но под ее взглядом опустил руку:

– Дрянь! Какая же ты дрянь!

– Странно, что об этом говоришь мне ты. – Мария подошла к креслу и облокотилась на него. – Наверняка у меня меньше любовников, чем у тебя любовниц, гораздо меньше. Слышишь? Разве ты не первый подал мне пример, как можно иногда развлечься, имея законного супруга?

– Я мужчина. – Его голос дрогнул.

Тарновская выпрямилась:

– Это тебе так кажется.

Она бесила его до тошноты, но Василий, как ни странно, ненавидел и восхищался женой одновременно. Мара, его Мара никогда не теряла присутствия духа и ни черта не боялась. Это возбуждало в нем страстное желание.

– Мария, – он сжал ее локоть, и женщина поморщилась, – зачем ты вскружила голову моему брату? Он избегает встреч с девушкой, на которой мы хотели его женить, чтобы поправить дела, он похудел, побледнел, сошел с лица. С твоей стороны глупо было ему что-то обещать. Или ты собралась развестись со мной, чтобы выйти за него? Помилуй, Петя еще гимназист.

Она не изменилась в лице, лишь величественно, как королева, покачала головой:

– А вот эта связь не более чем гнусные инсинуации. Петя ребенок, и с моей стороны и вправду было бы глупо соблазнять его. – Женщина взяла веер со столика и царственно взмахнула им. – Мальчику нравится разговаривать со мной. Он не знает жизни, и я с удовольствием раскрываю перед ним ее разные стороны.

Василий прищурился:

– Интересно, какие?

Мария усмехнулась:

– Пусть это останется нашим маленьким секретом. Хотя какие тут секреты… Мы говорим о музыке, о литературе, читаем стихи. Тебе этого не понять.

– Где уж, – в тон ей ответил Василий и повернулся к двери. – Впрочем, мне пора.

– Но ты только пришел… – Женщина удивленно посмотрела на него и моргнула. – Куда же ты идешь?

Он взял трость, которую небрежно прислонил к столу:

– Какая тебе разница! В современном браке ценится прежде всего свобода, и ты это знаешь не хуже меня. – Василий повернулся, щелкнул каблуками и вышел.

Мария с грустью посмотрела на недочитанный роман, подумав о том, что ей никогда не хватало терпения написать что-нибудь серьезное, и крикнула:

– Зиночка!

Симпатичная гувернантка впорхнула в комнату как легкая птичка.

– Я слушаю вас.

Женщина встала:

– Мне нужно оставить детей до вечера. Василий Васильевич тоже задержится. Пожалуйста, вовремя их уложите.

Она поднялась в спальню, где находился шкаф с нарядами, и выбрала красивое белое платье с кружевами. Оно необыкновенно шло к ее золотистым волосам и голубым глазам. Впрочем, ей шло все. Густые волосы Мария забрала в высокую прическу и принялась придирчиво рассматривать свое отражение.

Красивое лицо с тонким носом, пухлыми губами и подковками бровей, оказывающее магическое действие на мужчин, приняло довольное выражение. Годы не брали ее, дурные привычки не оставляли отпечатков на коже: она оставалась молодой и свежей, как роза.

Мария с улыбкой вспомнила, как Валерий Брюсов, увидев ее однажды в Петербурге, выразил свое восхищение ее привлекательностью и настойчиво предлагал встретиться, но она отказала: взбалмошный поэт ей совсем не нравился.

Тем не менее Тарновская не сомневалась, что известный символист посвятит ей стихи и в один прекрасный день преподнесет их, вызвав зависть ее подруг.

Впрочем, какие подруги… С ними было хорошо погулять, насладиться клубникой в эфире, выпить рюмочку любимого абсента… Но они ни черта не понимали в литературе и поэтому порой раздражали.

Мария вздохнула – не всем же быть такими возвышенными, как она, – напоследок окинула себя критическим взглядом и, надев шляпку, вышла из комнаты. На углу улицы, поймав экипаж, она попросила отвезти ее в дорогую гостиницу в центре Киева.

Киев, 1898 г.

Они лежали в постели, тесно прижавшись друг к другу, Петр гладил шелковистую кожу ее бедра и шептал:

– Я люблю тебя, Мария! Боже, как я тебя люблю!

Она повернулась к нему и обдала горячим дыханием:

– Я тоже люблю тебя, Петр. Люблю за твою мальчишескую улыбку и римский нос. Ты знал, что у тебя римский нос? Видишь, тебе никогда никто об этом не говорил, потому что не любил, как я.