Да, вот такая красота была здесь до девяностых. А потом сюда пришли товарищи вроде отца Надежды, вырубили деревья и кустарники, невзирая на то, что некоторые из них были занесены в Красную книгу – деньги решили и этот вопрос, – и построили особняки. И ни одна живая душа не посмела их остановить.

Я горестно вздохнул. После таких воспоминаний очень хотелось закурить, но я давно бросил, и сигарет у меня не было. Когда на соседнюю скамеечку села женщина, я вздрогнул: те же белые волосы, та же точеная фигура.

Я прерывисто задышал, не веря своему счастью, и подался вперед. Она откинула прядь волос и взглянула на меня с интересом.

Даме оказалось лет под пятьдесят, и я торопливо встал и ушел.

Гулять расхотелось. Я вернулся домой, снова принял душ, стараясь смыть вместе с по́том страсть к незнакомой девушке, и бросился на прохладные простыни.

Я знал, что в эту ночь не усну. Да и в другую тоже. Мне нужна была она.

Киев, 1898 г.

Мария сидела в кондитерской, за столиком у окна, пила кофе со сливками, отщипывала кусочки от мягкой сладкой булочки и слушала Петра.

Молодой человек выполнил свое обещание: переписал наследство на Василия, и теперь, держа за руку любимую женщину, заглядывал ей в глаза, будто ища благодарности.

– Отец очень удивился и обозвал меня дураком. – Петр слегка нахмурился, вспомнив неприятную домашнюю сцену, и гладкую кожу на лбу прорезала морщинка. – Мама согласилась с ним. Я понял, как ты была права, когда посоветовала мне это. – Он взял белоснежную салфетку, принялся нервно ее мять. – Родители всегда говорили, какой я вспыльчивый, и, узнав о нас, обязательно приняли бы меры, чтобы нас разлучить. Но теперь нас ничто не разлучит, правда?

Мария не ответила, лишь погладила его по щеке:

– Ты хороший мальчик, Петя. А сейчас мне, к сожалению, пора. Сам понимаешь, нужно, чтобы Василий ничего не подозревал.

В ее голосе слышались какие-то чужие, холодные нотки, словно эта была уже не та, не совсем та женщина, близкая и родная, и он нервно закивал, как послушный ученик, лишь бы заслужить ее похвалу, ее улыбку.

– Да, да, я понимаю. Но я надеялся. – Петр робко перевел умоляющий взгляд на соседнее здание – гостиницу.

Он был готов на все, чтобы снова испытать блаженство любви с этой удивительной женщиной.

Но Мария резким движением отставила тарелку с недоеденной булочкой и встала, поправляя платье:

– Нет, нет и нет. Только не сегодня. – Он опустил голову, и женщина смягчилась. – Ну поцелуй меня, дурачок. Я увижу тебя, как только позволят обстоятельства. А теперь будь паинькой и возвращайся в имение.

Понурый, Петр поплелся к выходу. Тарновская бросила взгляд на его согбенную спину. Покорность молодого телка и раздражала, и забавляла.

– Молодой идиот, – прошептала женщина и, посмотрев по сторонам, горделиво пошла по тротуару, сознавая, что сделала невозможное.

Киев, 1898 г.

– И как ты это объяснишь? – Красный от напряжения, Василий мерил шагами зал. – Брат переписал на меня свою долю наследства. Может быть, он что-то говорил тебе? Как-никак, вы друзья. – Последнюю фразу он произнес язвительным тоном и усмехнулся.

Она покачала головой:

– Вероятно, не настолько близкие, чтобы он поверял мне свои секреты.

– Правда? – Муж щелкнул пальцами, что делал в минуты сильного волнения.

– Разве тебя не устраивает его решение? – осведомилась Мария и зевнула. – Ну как поймешь вас, мужчин? То тебе мало денег, чтобы вести прежний образ жизни, то слишком много.

Он придвинул к себе стул и сел, растерянно изучая свои пальцы с наманикюренными ногтями.

– Все это странно… Знаешь, Мара, я хочу поехать в имение, чтобы серьезно поговорить с ним. Петя всегда был очень вспыльчивым и импульсивным.

Она пожала плечами, приняв скучающий вид:

– И когда же ехать?

– Да хоть бы сегодня.

Тарновская протестующе подняла руку:

– Но сегодня нельзя… Я хочу поехать с тобой, чтобы тоже во всем разобраться. Но мне нужно договориться с Зиночкой. Детей с собой мы не возьмем.

– Ладно, как скажешь, – неожиданно согласился Васюк, – только, прошу тебя, не тяни. – Он приложил руку к груди. – Мара, тебе это покажется странным, но я не испытываю никакой радости. Меня гнетет какое-то нехорошее предчувствие.

Она скривилась:

– С чего бы это?

– Не могу объяснить. – Василий встал и облокотился на стол. – Видишь ли, дорогая, мы с ним были близки с детства, и он всегда доверял мне, считал авторитетом. Прежде чем принять такое решение, он должен был поставить меня в известность.

– Я надеюсь, ты не собираешься отказываться от наследства? – спросила Мария, хотя прекрасно знала ответ: как бы хорошо Василий ни относился к своему брату, своего он не упустит.

– Мне бы хотелось сначала разобраться, чем вызвано такое решение. – Он выпрямился. – Постарайся уладить вопрос с детьми, и мы поедем в имение.

– Хорошо, – пообещала она, избегая смотреть в его глаза, которые, словно лучом, прожигали ее насквозь. – Обещаю, что не задержу тебя.

– Прекрасно. – Василий повернулся к выходу, бросив на ходу: – Я поднимусь к себе. Пожалуйста, проследи, чтобы меня никто не беспокоил.

– Конечно, – отозвалась она и потянулась за фарфоровой чашечкой с кофе.

Женщина видела, что решение Петра произвело на мужа сильное впечатление. Впервые за долгие месяцы супруг предпочел остаться дома, а не скоротать вечер с очередной любовницей. А ей надо было подумать, как вести себя с этим мальчишкой-гимназистом.

Теперь все зависело от него. Вздумай Петечка признаться родителям и старшему брату, почему так сделал, рухнет ее хитроумный план. Это нельзя было допустить. Ни в коем случае.

Приморск, наши дни

Надежда позвонила утром, сказала, что ей придется задержаться, дала несколько наставлений и попросила пройти в ее кабинет и просмотреть бумаги в папке, лежавшей на столе.

Я исполнил ее просьбу. Секретарша Леночка, как всегда в ужасном платье, с не менее ужасными очками, почти полностью скрывавшими лицо, стучала по клавиатуре.

Это существо всегда вызывало во мне жалость. Неужели ей не хотелось нравиться мужчинам, испытать все ощущения любви? Я не раз спрашивал Надежду, где она отыскала такое ископаемое и почему не найдет кого-нибудь поприличнее, и жена неизменно отвечала, что Лена – прекрасный специалист и большой помощник, а уж как она выглядит – это ее дело.

– Как поживаете? – Я подошел к ее столу и постучал пальцами по гладкой поверхности.