его картина на зрителя. Потому-то она не просто изящна, она даже несколько изысканна.

Иное дело «Маки» /1873/. Всего три года отделяют «Маки» от «Трувильского порта», но какая разница между этими произведениями! Качество печати не позволяет в полной мере ощутить ее. И все-таки нетрудно заметить, что Моне уже не сдерживает свой художественный темперамент. Техника его стала еще более широкой. Свободные мазки в отдельных местах словно выступают из картины, живут самостоятельной жизнью. Это уже абсолютно искренняя картина. Художник пишет ее без оглядки на зрителя. Понравится она или нет — этот вопрос Моне не занимает. Главное — донести до зрителя свое собственное восприятие природы.

...Несутся по ясному голубому небу белые пушистые облачка, то открывая, то закрывая солнце. Бежит, бежит солнечный свет по луговому разнотравью, и с ним словно соревнуется шалун-ветер: лохматит густые кроны деревьев; перекатывает волнами по зеленому склону алые маки, треплет их лепестки, словно крылья больших бабочек; завихряет, клонит к земле густые, высокие травы.

Моне вводит в пейзаж человеческие фигуры, но дает их очень обобщенно, без подробностей. Не о них хочет рассказать нам живописец. Они необходимы Моне лишь как цветовые пятна. И еще для того, чтобы усилить у нас ощущение подвижности всего изображенного.

Женщина спускается с холма и притормаживает свой спуск зонтиком. Ветер облепляет ее фигуру платьем, играет концами косынки на груди и ленточкой на шляпе. Начинает, право, казаться, что он обдает нас запахом нагретых солнцем полевых цветов, а травы и маки колышутся. Не случайно художница Берта Моризо, современница замечательного мастера и его приятельница, как-то сказала: «Перед картинами Моне я всегда знаю, в какую сторону наклонить зонтик».

В «Маках» нет деления на главное и второстепенное, как это было у прежних мастеров. Мы схватываем взглядом сразу весь мотив и видим предметы в их живописном единении, ибо здесь все в равной мере подчинено одной задаче — передать как можно правдивее и живее непосредственное впечатление живописца от состояния природы. Через год Клода и его группу так и назовут с легкой руки одного журналиста — импрессионистами /«впечатление» — по-французски — l'impression/. И повод даст картина Моне «Восход солнца. Впечатление» /1872/.

Она экспонировалась на Первой выставке импрессионистов в 1874 году и наделала много шума, как, впрочем, и картины Сислея, Писсарро, Дега и особенно Сезанна.

Одержимость Моне, феноменальная художническая честность его буквально завораживали всех, кто попадал в орбиту общения с ним. Ненавидящий всякие декларации и отвлеченные рассуждения, но горячо отстаивающий свои убеждения, он с молчаливого согласия друзей был признан главою нового направления в живописи. И на его плечи прежде всего легли заботы, связанные с организацией «Анонимного общества художников, скульпторов и графиков», а затем и этой первой коллективной выставки импрессионистов.

Так был открыто брошен вызов Салону, официальному искусству, правительству. И, как оказалось... публике. Нетрадиционная техника исполнения холстов приводила ее в ярость. Непривычны были и темы. В то время как буржуазное правительство Франции стремилось нивелировать личность, сделать всех похожими один на другого, диктуя через Салон общую моду, общие вкусы, импрессионисты в своем творчестве делали упор на индивидуальное восприятие природы, ценили неповторимые черты в обыкновенном пейзаже, скромном труженике. Естественно, что ни первая, ни вторая /1876/, ни третья /1877/, ни четвертая /1879/ выставки не принесли им ни признания, ни материального благополучия. Нищета сопутствовала этим энтузиастам так же долго, как насмешки и брань толпы.

До нас дошло немало писем Клода Моне. В редких из них не содержится просьбы прислать хоть немного денег, не дать умереть с голоду.

Эдуарду Манэ. 1875 год.

Мне все труднее и труднее. С позавчерашнего дня у меня нет ни одного су, а в кредит больше не дают ни у мясника, ни у булочника. Хоть я и верю в будущее, но, как видите, мое настоящее очень тяжело. Не сможете ли Вы срочно выслать мне двадцать франков?

Виктору Шоке /таможенному чиновнику, страстному поклоннику живописи импрессионистов/. 1877 год.

Будьте настолько любезны и купите у меня кое-что из моей мазни, которую я готов отдать за любую подходящую Вам цену: 50 франков, 40 франков, сколько бы Вы ни смогли заплатить.

ПРИМЕЧАНИЕ: В 1904 году десять его картин из серии «Лондон» купили в течение десяти дней по 20 тысяч франков каждую.

Прежде чем процитировать письма Моне к коллекционеру и торговцу картинами импрессионистов Полю Дюран-Рюэлю, справедливости ради надо сказать, что он был не просто коммерсант. У него хватило вкуса понять, что Моне и его группа — художники талантливые и своеобразные и что за ними — будущее. В 1872 году, когда он начал приобретать их полотна, так думали лишь единицы. И Дюран-Рюэль очень выручал художников. И все-таки это была кабала. Переписка Моне с ним поражает. Как же должен был любить свое дело этот чрезвычайно гордый и независимый человек, чтобы изо дня в день, де-ся-ти-ле-ти-я-ми /!/ выклянчивать у своего маршана[7] жалкие денежные подачки! Каким мужеством надо было обладать и как верить в то, что ты прав в своих исканиях, чтобы не только не сломаться самому, но еще при этом поддерживать веру в друзьях!

Март. 1883 год.

...Я очень встревожен и не осмеливаюсь заговорить с Вами о деньгах, хотя сейчас отчаянно нуждаюсь в них. Меня пугает, что у Вас слишком много моих полотен: вправе ли я и дальше обременять Вас ими, если Вы не можете их продать?

Июль. 1883 год.

...На этой неделе Вы, несомненно, получите ящик с картинами......Вы получите довольно много вещей, так как, постоянно

выклянчивая у Вас деньги на жизнь, я обязан наверстать упущенное и избавиться от своего долга Вам.

ПРИМЕЧАНИЕ. Письма, подобные этому, Моне обычно посылал, когда долгое время бездействовал из-за плохой погоды, так как импрессионисты с их пленэрной живописью очень зависели от нее.

Сентябрь. 1884 год.

...Могу ли я рассчитывать на Вас в смысле хлеба насущного? Я ведь просто не знаю, что делать — у меня одни долги...

Вот так расплачивался Моне за право быть самим собой.

Когда читаешь эти горестные письма, особенно остро понимаешь, сколь несправедливы бываем мы порой к своей судьбе. Как можно роптать на нее, когда ты сыт, одет, когда у тебя есть крыша над головой и только от одного тебя зависит, станешь ли ты заниматься любимым делом или проявишь малодушие и бесхарактерность и прибьешься по воле волн к такому берегу, где будешь до конца дней вздыхать и сетовать на свою неудавшуюся жизнь.

Биографы Моне обращают внимание читателей